оставшееся далеко в прошлом. И по-моему, это было неправильно. Как и то, о чём я собирался спросить.

— Тим, если я совсем обнаглел, ты так и скажи, я не обижусь. Мне показалось, или ты специально не идёшь дальше дружбы с Ольгой?

— Тебе не показалось, — На свою беду, Тим патологически не умел посылать лесом лезущего не в своё дело меня.

— Почему?

— Не хочу сделать её несчастной.

Я заменил возглас «Да почему сразу несчастной?!» сдержанным: — Не понимаю.

— Я, конечно, здесь теоретик, — Тим не сводил глаз с крепко сжимающих бокал ладоней, — но когда в паре один любит, а другой — вроде бы любит, то счастья такие отношения не приносят.

— «Вроде бы любит» — это ты? — тихо спросил я. Тим кивнул.

— Просто с недавних пор, — он очень аккуратно поставил «тюльпан» на стол и посмотрел мне в лицо, — я точно знаю, что такое любовь. И не хочу никому врать об этом.

Я почувствовал себя конкретно не в своей тарелке и героически слинял в кусты: — Что-то я разговор завёл, не подходящий к месту. Давай лучше про что-нибудь другое?

— Давай, — без сожаления согласился Тим. — Про что?

— Про что-нибудь глобально-философское, о чём ты сейчас читаешь.

— Если я скажу, что перечитываю Крапивина, то сильно упаду в твоих глазах?

— Вообще не упадёшь, — заверил я. — А с чего это ты взялся вспоминать книжное детство?

—Да я не взялся на самом деле. Про Крапивина так, к слову пришлось: недавно наткнулся на рецензию, где его книги назвали гимном некроромантизму, и подумал, что неплохо бы их перечитать с такой точки зрения. Но пока я читаю про жизнь и смерть с позиции тибетского буддизма.

— Смотрю, ты прям всерьёз темой смерти занялся!

— Пробую подвести теоретическую базу под память о практическом опыте.

— Ясненько, — я поудобнее устроился на стуле. — И много уже накопал?

— Ну, я только начал. Вот, например, в Тибете считают, что сама по себе смерть не хороша и не плоха, она естественна для человеческого существа, как сон или дыхание. На Западе же люди стараются спрятаться от неизбежного за тысячей рутинных дел и мыслей, за созданием иллюзии стабильности жизни — и когда подходят к черте, то внезапно понимают, что из-за этого страха жили впустую.

— А более верный подход?

— Не прятать голову в песок, разумеется. Научиться спокойно смотреть смерти в лицо — и увидеть, что же за ней скрывается.

— Бог, — уверенно сказал я.

— Буддисты называют это «природой Будды», однако суть та же, — Тим покрутил бокал за ножку. Поднёс к носу, вдыхая коньячный аромат. — Для подготовленного человека смерть — кульминация жизни и возможность выйти за границы круга перерождений.

— Но прежде надо уйти отшельником в Гималаи.

— Вроде бы это необязательно, однако до практических рекомендаций я пока не дочитал.

— Когда дочитаешь, не забудь рассказать. Вдруг там действительно что-то полезное?

— Хорошо, расскажу, — пообещал Тим. — А у тебя есть новости про ремонт машины?

Разговор перешёл к будничным делам, и начатый за упокой вечер закончился вполне себе за здравие.

— Пройдёмся немного? — предложил я, когда мы вышли из бара. Было пасмурно, но безветренно, и хотя асфальт влажно блестел в жёлтом свете уличных фонарей, с неба ничего не сыпалось.

— Давай, — Тим потянул носом воздух, пробуя его, как пробовал на запах «Реми Мартан». — Совсем зима о нас забыла.

— И отлично, — я подумал и не стал поднимать воротник куртки. — Пока я пешеход, я обеими руками за глобальное потепление.

— Да, мне морозы тоже не сильно по вкусу. Только на Новый год всё-таки хочется снега.

— До него ещё три недели. Глядишь, и выпадет что-нибудь.

Так, бок о бок и изредка перебрасываясь фразами, мы неспешно шагали в сторону проспекта, откуда Тиму до дома было рукой подать, а мне до моих элитных ебеней сорок минут трястись в троллейбусе. Или — хрен редьки не слаще — полчаса в маршрутке.

— Мужики, закурить будет?

Коньяк и прогулка расслабили меня настолько, что я проворонил звоночек от шестого чувства. Впрочем, ребята могли спрашивать искренне — они же не совсем слабоумные, чтобы всего вчетвером залупаться на двух взрослых мужчин.

— Будет, — очень спокойно ответил Тим и достал из кармана пачку. — Держи.

Переговорщик вынужденно подошёл к нам — гоп-компания определённо не имела дурных намерений, — присмотрелся к Тиму, ко мне и вместо того, чтобы взять сигареты, попятился назад.

— Извините, — забормотал он. — Мне не нужно, извините.

Мы с Тимом изумлённо наблюдали, как гопник ретировался к своим, что-то им сказал, и все четверо шустро скрылись в ближайшем проулке.

— По-моему, я эти рожи уже видел, — протянул я. — Двоих точно.

— А я, кажется, только того, который за сигаретами подходил, — Тим убрал пачку обратно.

— Погоди, на выходных? — озарило меня. — Так вот что с твоим старым телефоном случилось!

— Да нет, я его вправду уронил и разбил экран. У меня тогда целый вечер всё из рук валилось — не каждый день приходится людям перцовкой в лицо брызгать.

Я представил, как себя должен был чувствовать гопник, встретив сразу двух своих неудавшихся жертв, и рассмеялся. Тим поддержал моё нервно-адреналиновое веселье коротким смешком: — Если у него в голове не одни опилки, то он правильно истолкует знаки мироздания.

— С трудом верится, — успокаиваясь, фыркнул я. — Эти ребята в голову преимущественно едят и шапку на ней носят. Но ты крутой товарищ, оказывается!

— Обычное везение и эффект неожиданности, — запротестовал Тим.

— Ещё скажи, что тебя совесть мучила за применение химоружия, — пошутил я и, судя по тому как Тим спрятал глаза, неожиданно попал в десятку.

— Ну, немного.

Да уж. Уникальная личность.

До остановки на проспекте мы добрались без эксцессов. Я посмотрел на часы и загрустил: начало одиннадцатого, троллейбусы уже не ходят, маршрутки — раз в полчаса по обещанию. Надо вызывать такси, но как же они мне выбесили за прошедшую неделю! Ещё ведь и цену заломят непомерную.

— Скажи, я тебя сильно стесню, если попрошусь на дверном коврике переночевать? — брякнул я, не успев подумать.

— Ты меня не стеснишь,