— Убедился, что штурманская доля не настолько страшна, как её малюют?

Тим бросил на меня короткий взгляд: — А было заметно, что я нервничаю?

— Заметно-то не было, но я же тебя знаю.

— Точно, знаешь, — В глазах у Тима зажглись зелёные искорки. — Да, теперь мне и впрямь стало поспокойнее.

— Вот и прекрасно. Однако для закрепления результата мы ещё разок куда-нибудь выберемся, договорились?

— Договорились.

Он сейчас был копией Бабочки, от непокорных вихров до последней веснушки, и я поспешил увести взгляд к величественным громадам кучевых облаков. Спросил, хотя минуту назад никуда не собирался: — Пойдём назад или ещё посидим?

— Давай посидим, если никаких дел нет, — Место явно пришлось Тиму по душе. Я бы даже сказал, они взаимно подходили друг другу.

— Брось, какие дела на отдыхе? — я поёрзал на своём камушке. — Можем хоть до утра здесь тусоваться.

— До утра вряд ли получится, — резонно возразил Тим. — Тем более вдруг дождь всё-таки пойдёт?

Моё ответное хмыканье было чрезвычайно скептическим: я, конечно, уважал Тимовых родственников, однако сайту Гидрометцентра верил больше, чем народным приметам.

***

Посреди ночи я очнулся в темноте палатки от характерного стука по тенту.

— Дождь? Что, правда? Офиге… — Тут мне на нос упала холодная капля. — А это ещё что за новости? — я зашарил по полу рядом со спальником, ища фонарик. Нашёл, щёлкнул кнопкой: — Бля-я-я!

Моя верная, испытанная не одним походом палатка потекла сразу в нескольких местах.

— Димон, зар-раза! — простонал я. — Чтоб я тебе ещё хоть раз что-нибудь одалживал!

Впрочем, возможно причина была не в Диме, который в апреле ездил на открытие трофи-сезона и попросил палатку у тогда ещё безлошадного меня. Возможно, просто пришёл её срок, но дела это не меняло: спать под душем было невозможно.

— Надеюсь, Тим меня не выгонит, — пробормотал я, скатывая спальник к сухому краю палатки. Потом обулся — хватило же интуиции оставить кроссовки внутри! — цапнул подушку и отстегнул входной клапан.

На улице было темно, сыро и холодно.

— Ну вот как так? — вполголоса возмущался я, в свете фонарика пересекая поляну. — Облака, блин, приметы народные… — тут я открыл водительскую дверь и нырнул в сухое тепло автомобильного нутра.

— Андрей? — приподнялся на локте разбуженный шумом и зажёгшейся автоматической подсветкой Тим. — Что-то случилось?

— Ага, — я скинул успевшую промокнуть обувь. — Пошёл предсказанный твоим дядюшкой дождь, и палатка потекла. Так что до утра нам придётся тесниться в машине.

— Скажешь тоже, тесниться. Тут места за глаза хватит, — Тим отодвинулся к правому борту. — Сильно промок, плед возьмёшь? И там в термосе чай ещё был.

— Промок не особенно, поэтому обойдусь и без того, и без другого, — До того, как салонная лампочка окончательно погасла, я успел вытянулся на разложенных сидениях. — Однако, круто твой дядюшка погоду предвидел. Он не синоптиком, случаем, был?

— Он был бухгалтером, просто хорошо разбирался во многих вещах. А читать погоду по облакам его научили в колхозе «на картошке».

— Прикольно, — хмыкнул я. — А мне всегда казалось, будто там только самогон пьянствовать учат.

— Ну, не без этого, — смешком на смешок ответил Тим.

Мы замолчали, слушая дождь. Из оставленного приоткрытым окна тянуло влажными запахами луга, перестук капель по крыше постепенно затихал — совсем как дыхание Тима. Сквозь дремоту меня кольнуло беспокойство: я — точнее, Дрейк — знал, когда так бывает. И если у Бабочки был солидный опыт прогулок по сновидениям, то у Тима вряд ли. Что если он заплутает на изнанке реальности? Или забредёт туда, куда живым лучше не забредать? Сон слетел с меня окончательно.

«— Чем помочь?

— Держи его, Андрюша».

Держать? Я замялся в нерешительности. То есть буквально, обнимать? Но мы же, но я же… Я сжал зубы и осторожно, почти не дыша потянулся через темноту. Тело Тима, оставленное без присмотра души, напоминало ватную куклу размером с человека. Я не просто вспомнил страх Дрейка — я сам перепугался, что ещё чуть-чуть, и навсегда потеряю Бабочку. Прижавшись щекой к прохладной щеке, отчаянно прошептал: — Я держу тебя, слышишь? Я держу, только, пожалуйста, возвращайся!

Вдох-выдох — ничего. Вдох-выдох — ничего. Вдох-выдох — неужели не сработает? Вдох-выдох — да я тогда весь лимб на уши поставлю! Вдох-выдох… Сердце Тима с силой толкнулось в рёбра, он неровно всхлипнул, как после мучительно долгой задержки дыхания, и очнулся. Зашевелился, выдохнул: — Дрейк? — и меня с головой захлестнуло ликование.

— Вернулся!

Это было словно затмение. Вкус амброзии на губах, сладостная волна вдоль позвоночника к макушке — а потом Тим меня оттолкнул, да так, что я больно впечатался в противоположный борт салона. Вспыхнула автоматическая подсветка, реагируя на распахнувшуюся дверцу, и я чудом, практически вслепую успел поймать Тима за предплечье.

— Бабочка, стой! Честное слово, я не хотел!

Тим замер, не оборачиваясь. Строго говоря, вырваться из моего неловкого захвата ему было проще простого.

— Не хотел что? — глухо уточнил он, и я мысленно восславил его принцип никогда не уходить даже от самых неприятных разговоров.

— Не хотел тебя обидеть. Сам не знаю, как так меня переклинило — можешь мне в морду дать, если хочешь, — но клянусь: больше этого не повторится.

Последняя фраза надолго зависла в воздухе.

— Не нужно клясться, — мёртвым голосом сказал Тим. — Ты меня не обидел.

— Тогда почему ты собрался сбежать?

Тим обречённо вздохнул, покоряясь неизбежному, и повернулся ко мне.

— Потому что я всё испортил.

— Ты? Погоди, это же я… — Или мне не показалось, и он на самом деле ответил на поцелуй? Но тогда выходит, прошлогодний сон всё-таки сбывается? А я совсем не чувствую протеста, я, кажется, вообще рад, будто всю жизнь шёл именно к этому моменту, к этому странному, уникальному, целиком и полностью моему человеку.

— Знаешь, Бабочка, — у меня пересохло в горле, — по-моему, ни ты, ни я ничего не испортили. По-моему, всё как раз наоборот.

***

Ходить по неверным тропкам обрыва в предрассветном тумане — так себе затея. Однако мы с Тимом добрались до каменных останцев с удивительной лёгкостью и, вдвоём завернувшись в плащ-палатку, устроились ждать восход. Я машинально крутил в пальцах полураскрытый цветок шиповника, который