Это я, мой голос, мое дыхание, быстро бьющееся сердце. Где моя голова? Почему она такая тяжелая? Глаза быстро закрываются, и песок застревает в ресницах, склеив их. Моргаю, стараясь вспомнить, но тело до сих пор как чужое, особенно зубы, пальцы ног и места между ребер, и вдруг я смеюсь, не зная почему…

Меня же подстрелили!

Глаза резко открываются, и кожу, враз покрывшуюся холодным потом, начинает покалывать.

О боже, меня ранили, ранили, ранили…

Стараюсь сесть и не могу – я такая тяжелая со всеми этими костями и кровью. Вдруг мне становится страшно холодно, кожа холодная и точно резиновая, липнет к металлическому столу, к которому я приклеена, и вдруг

мне хочется плакать

Я снова в психиатрической лечебнице, и холод, металл, боль и бред путают мысли, и я молча плачу, и горячие слезы согревают щеки, и я не могу говорить, но я боюсь и слышу их. Я слышу,

как другие

кричат

Звуки ломающихся костей и рвущейся плоти в ночи, заглушенные голоса, сдавленные крики, соседи по камерам, которых я никогда не увижу…

Кто они?

Я так долго о них не вспоминала… Что случилось с ними, откуда они, кто остался в лечебнице, когда меня увезли?

Глаза зажмурены, губы приоткрыты в тихом ужасе. Эти мысли не посещали меня так давно, так давно, так давно…

Это все лекарства, подумалось мне. Или в пулях все же был яд.

Вот почему мне мерещатся птицы.

С улыбкой считаю птиц. Не только белых с золотыми пятнышками на головах, подобных коронам, но и синих, черных и желтых. Я вижу их, когда закрываю глаза, но я видела их и сегодня на пляже, и они казались мне такими реальными…

Почему?

Зачем кому-то меня убивать?

Новая встряска для всех чувств. От страха я сосредотачиваюсь, голова на секунду очищается, мысли становятся ясными, и мне удается приподняться на локтях. Голова кружится, глаза панически осматривают темноту, и я уже готова без сил вновь упасть на спину, когда что-то вижу…

– Ты проснулась?

Беззвучно ахаю, стараясь разобраться в звуках. Слова кажутся искаженными, точно под водой. Я изо всех сил плыву на голос, но голова падает на грудь – я проигрываю заплыв.

– Ты что-нибудь видела? – кто-то спрашивает меня. – Что-нибудь странное?

– Кто… где, где вы? – начинаю я, водя рукой во мраке.

Глаза полуоткрыты. Почувствовав какое-то сопротивление, охватываю предмет. Рука? Странная рука. Из металла и плоти. Кулак с жестким выступом из стали.

Мне это не нравится.

Отпускаю руку.

– Ты что-нибудь сегодня видела? – снова спрашивают меня.

Я что-то мямлю.

– Что ты видела? – не отстают от меня.

И я смеюсь, вспомнив. Я их слышала – слышала карканье, когда они летели высоко над водой, слышала, как их маленькие лапы шлепали по песку. Их было так много – крылья, перья, острые клювы и когти…

Столько движения…

– Что ты видела? – настойчиво спрашивают меня, и я ощущаю себя как-то странно.

– Мне холодно, – говорю я и снова ложусь. – Почему здесь так холодно?

Короткая пауза. Шорох. Чувствую, как тяжелое одеяло ложится на тонкую простыню, покрывающую мое тело.

– Ты должна знать, я здесь не чтобы причинить тебе вред.

– Знаю, – отвечаю я, хотя не вполне понимаю, почему я это говорю.

– Те, кому ты доверяешь, лгут. – Остальные лидеры хотят только твоей смерти.

Я широко улыбаюсь, вспомнив птиц.

– Эй, – зову я.

Кто-то вздыхает.

– Ладно, увидимся утром. Поговорим в другой раз, когда тебе станет лучше.

Я понемногу согреваюсь, наваливается усталость, и я тону в странных снах и искаженных воспоминаниях. Я будто попала в зыбучий песок, и чем больше вырываюсь, тем быстрее меня затягивает, и все, о чем я могу думать это…

здесь

в темных, пыльных закоулках памяти

я ощущаю странное облегчение.

меня здесь всегда ждут

с моим одиночеством, с моей печалью.

в этом хаосе есть свой порядок, вспоминаю я. Ровный поток слез, искушение погрузиться в себя, тень моего прошлого,

жизнь, которую я хочу забыть,

никогда

не

забудет

обо мне.

Я не спал всю ночь.

Вокруг открытые коробки – их требуха разлетелась по комнате. Бумаги стопками громоздятся на столах, устилают пол. Архив меня буквально окружил – тысячи листов идут на приступ. Старые отчеты отца, его работа, документы, которым была подчинена его жизнь…

Я прочел все.

Жадно. Отчаянно.

То, что я нашел на этих страницах, отнюдь не успокоило меня, нет —

я опустошен и обескуражен.

Сижу по-турецки, задыхаясь при виде знакомого шрифта и идеально разборчивого почерка отца. Правая рука лежит на затылке, задержавшись в поисках привычных длинных волос, чтобы безжалостно выдернуть прядь, – но теперь там только щетина. Ситуация куда хуже, чем я ожидал, и я не знаю, почему я так удивлен.

Не в первый раз отец утаил от меня секреты.

Только после побега Джульетты из Сектора 45 с Кентом и Кишимото, когда отец приехал сюда «подчищать бардак», я впервые узнал, что ему известно о людях со сверхспособностями.

Он скрывал это очень долго. До меня, конечно, доходили слухи – от солдат, от гражданских, в виде сплетен и легенд, но я отмахивался от них как от чепухи. Люди всегда будут искать волшебный портал, спасаясь от тягостных будней.

И вдруг все это оказалось правдой! После откровенного разговора меня охватила жажда информации. Мне надо знать больше – кто эти люди, откуда они берутся, сколько из них нам известны…

И я узнал то, о чем жалею каждый день. По всему миру есть психиатрические лечебницы, как та, в которой побывала Джульетта; там, во имя науки и открытий, держат Неестественных, как их называет Оздоровление. Но теперь я наконец узнал, с чего все началось. Здесь, в архиве, нашлись чудовищные ответы.

Джульетта и ее сестра стали первыми Неестественными, до которых добралось Оздоровление. Открытие необычных способностей у девочек заставило начать поиск им подобных по всему миру. Оздоровление начало прибирать к рукам как можно больше Неестественных: гражданскому населению было объявлено, что идет очищение от всего старого и больного. Обнаруженных Неестественных помещали в лагеря для пристального медицинского изучения.