Милена вдруг подумала, что проблема с возможной связью Эйприл и Тициана, слава богу, разрешилась. Теперь, когда вскрылось, что сын является геем…

— Делберт, ты не имел права поднимать руку на Тициана, — сказала она, и муж, уже немного успокоившись, заявил, выпячивая нижнюю губу:

— Просто сегодня какой-то сумасшедший день! Один рождественский подарочек за другим. Сначала этот крайне неприятный разговор с Бартоном и Флинтом, которых я уволил. Потом китаец, который в случае военных действий против Северной Кореи грозит всяческими карами — экономическими и милитаристическими. И, наконец, выясняется, что мой сын, на которого я возлагал такие надежды, «голубец»!

Делберт выдал бранное слово так, как будто вырыгнул рогатую жабу. И Милена поняла — вовсе не тот факт, что Тициан оказался геем, вывел мужа из себя — ведь Делберт провел всю жизнь в либеральном Нью-Йорке, у него была масса друзей из Голливуда, придерживавшихся нетрадиционной ориентации. И для Делберта это никогда не было проблемой — впрочем, для прежнего Делберта.

Но не для 54-го президента США Делберта У. Грампа.

Ему претила мысль о том, что его сын оказался таким. Его сын, которого он уже видел наследником своих идей и своего места в Белом доме.

— Папа, не беспокойся ты так, я, как ты и хочешь, через тридцать лет или около того стану президентом США. Первым голубым президентом! — усмехнулся сын, и Делберт, уже не буяня, придвинулся к сыну и заявил:

— Мне плевать, кто тебе нравится и с кем ты намереваешься спать. Но факт твоей голубизны будет использован моими врагами против меня. Поэтому будешь обо всем молчать!

Тициан усмехнулся:

— После твоих воплей, папа, и этой знатной склоки, на которой присутствовала вся наша предружная семья, будет сложно молчать. Кстати, папа, правду ли говорят, что у тебя в восьмидесятые, когда ты был еще женат на Ясне, имелась классная сисястая любовница, которая до смены пола была мужчиной?

Тициан явно желал спровоцировать Делберта, поэтому Милена, положив подростку руку на плечо, заявила:

— Вам обоим надо успокоиться. Давайте поговорим об этом после Нового года.

— А что тут говорить? — заявил, вытирая кровь с подбородка, Тициан. — Я, как выразился папа, «голубец». И, возможно, представлю вам после праздников своего друга. Нелегального мексиканского мигранта! Мигель такой душка!

Сын сказал это явно в пику Делберту, который вел отчаянную борьбу с нелегальными мигрантами из Мексики и обещал построить стену, что однако не выполнил.

Президент, одарив сына тяжелым взглядом, произнес:

— Да, поговорим после праздников. Потому что мне надо вернуться к китайцам, они ведь застрянут из-за непогоды здесь на сутки, если не больше. Что, однако, не так уж и плохо — смогу обработать их как следует.

— О, тебе нравятся китайцы, папа? — вставил Тициан, а Делберт, развернувшись, шагнул к двери. Открыв ее и замерев на пороге, он сказал, так и не повернувшись к сыну:

— Ты меня очень разочаровал, сын! Очень!

— А вот ты меня, папа, нет. Потому что у меня относительно тебя уже давно нет никаких иллюзий!

Делберт вышел, гулко хлопнув дверью, а Милена, бросившись к сыну, попыталась его обнять.

— Мама, кровью измажешься! — произнес Тициан, отстраняясь от нее. — Вот ведь идиот! Он мой смартфон грохнул! И что теперь делать?

— Не смей говорить так о своем отце, — сказала Милена, вставая, чтобы пойти в ванную. Сыну требовался компресс.

— Да, а почему же он тогда смеет говорить так обо всех других, включая папу римского и английскую королеву? — съязвил Тициан.

Когда Милена вернулась с мокрым полотенцем, Тициан, сидя на полу, пролистывал послуживший камнем преткновения журнальчик.

Милена, присев рядом с сыном, обняла его и привлекла к себе.

— Он такой, какой есть. И ты это прекрасно знаешь. И он любит тебя, несмотря ни на что. И ты это тоже знаешь. А вот для меня не играет никакой роли, что ты предпочитаешь мальчиков.

Тициан, отшвырнув от себя журнальчик, угрюмо произнес:

— Да не нравятся мне парни, мама, только девчонки. Поверь мне, я — стопроцентный гетеросексуал.

Милена, понимая, что сыну, видимо, неприятно говорить о таких вещах, тем более с собственной матерью, скомандовала:

— Ложись, надо обработать твою губу.

Сын послушно улегся на софу и продолжил:

— Ты мне не веришь… Что же, конечно, а сам виноват, намеренно убеждал отца в том, что он прав. А тебе, мамочка, скажу: я понятия не имею, откуда у меня под диваном взялся этот журнальчик с голыми мужиками!

Бережно стирая с лица сына засохшую кровь, Милена проговорила:

— Ты не обязан оправдываться. Поверь мне, я люблю тебя, своего сына, и ничто не в состоянии…

Тициан, сорвав с лица полотенце, крикнул (очень походя при этом на своего папашу):

— Мама, я не гей! Если бы был им, то, поверь мне, не стал бы это отрицать. Но, повторяю, мне нравятся только девчонки. Этого журнальчика здесь утром не было. А потом сюда ворвался отец, направился к софе и вынул оттуда это сомнительное издание. И понеслось… И чтобы отплатить ему за то, что он ударил меня по губе, я публично признался в том, что я гей. Хотя им не являюсь!

Типичный Грамп! Делает наперекор всем и вся и во вред себе то, что от него никто не ожидает.

Милена, усевшись около сына, произнесла:

— Но если журнальчик не твой, то значит… То значит, тебе его подкинули!

— Мама, да ты у нас гений! — усмехнулся Тициан. — Конечно, подкинули! Причем, по всей видимости, пока я был на завтраке. Да и сама подумай, если у меня есть смартфон, при помощи которого я могу загрузить все, что мне хочется, в том числе терабайты порнухи любого окраса, зачем мне вообще нужен этот стародревний журналец с голыми волосатыми мужиками? Это же каменный век!

Сын был прав. Милена, взяв полотенце, все же оттерла кровь и поцеловала сына в лоб.

— Тебе надо будет объясниться с отцом.

— И не подумаю! — буркнул Тициан. — Пусть себе думает, что я «голубец». Надо было еще что-нибудь похлеще выдумать. Я и выдумаю!

Милена легонько ударила его полотенцем и сказала:

— Обязательно объяснишься! Ты же не хочешь, чтобы отец, заведенный ссорой с тобой, принял неправильное решение и, не сдержавшись, начал Третью мировую?

Тициан, помолчав, наконец примирительным тоном произнес:

— Ты права, мамочка. Извини! Об этом я как-то не подумал. Но если я скажу ему, что я не гей, то ведь он мне не поверит! Никто не поверит!

Милена, ногой поддев порножурнальчик, проговорила: