Шум теперь совсем другой, не такой угнетающий. Лежачие в блоке А не двигаются на койках, но лишь немногие из них спят. Рабочим раздают хлебные пайки – в четыре раза больше, чем получаем мы. Под завистливыми взглядами самые запасливые из нас жуют куски хлеба, припасенные с вечера. Смотреть на них – все равно что расковыривать открытую рану. Мы пытаемся снова заснуть – сон позволяет выиграть время. Одну буханку хлеба делят на одиннадцать частей. Мало кому удается опять погрузиться в сон, но в любом случае в девять все просыпаются. Санитары обходят койки, крича на венгерском и немецком:

– Halottakat bejelenteni! Toten anmelden! – Об умерших заявить!

Те из нас, у кого еще осталось чувство юмора, вторят им:

– Умершим заявить!

Заявлять об умерших – обязанность тех, кто лежит рядом с ними. Санитары записывают номер заключенного и номер койки. Капо бригады уборщиков является с двумя подчиненными – они тащат самодельные носилки из неструганых досок. С помощью соседей усопшего они бесцеремонно сваливают тело на пол, прямо в лужи дерьма. Привязывают к большому пальцу ноги бирку с номером и уносят труп. Теперь соседи могут ненадолго возрадоваться освободившемуся месту на койке, устранению дискомфорта, который причинял покойник. К сожалению, его сегодняшний хлебный паек им уже не достанется, поскольку смерть зарегистрирована и в список на раздачу его не включат.

Мертвец тем временем продолжает свой короткий путь между лагерных бараков. Очень скоро он окажется в яме с известью, выкопанной за оградой лагеря. До того ему вырвут золотые зубы. Голые очевидцы ночи в Дёрнхау превращаются в пыль проклятой немецкой земли. У них нет имен – только номера, да и те хранятся лишь несколько недель или месяцев в потрепанных гроссбухах лагерной канцелярии, где ведется учет смертей.

Радость соседей покойного длится недолго. В девять утра в «холодный крематорий» поступают новые партии узников – пешком и на грузовиках.

Глава шестнадцатая

Санитара нашего блока зовут Юдович. Деспоту блока А всего двадцать один год. Я становлюсь невольным свидетелем его стремительного взлета. Он начал как простой разносчик супа и хитростью завладевал дополнительными порциями. Закончив смену, растянувшись у себя на койке, с удовольствием методично прожевывал и заглатывал награбленное. В обмен на половину прибавки подливал другим лишнего супа из котла. Так Юдович заделался настоящим магнатом. Начальство быстро обратило внимание на его бесчеловечные методы, равнодушную физиономию и периодические вспышки ярости – а также, судя по всему, на исключительное здоровье. Очень скоро его поставили надзирать за раздачей хлеба. Когда предыдущий санитар и аптекарь блока, ненавистный Стейнфельд, был повышен до revier-капо – капо лазарета, – Юдович занял его должность, сев всему блоку на шею.

Этот мерзкий заикающийся крысеныш был из тех, кто в прошлой жизни считались людьми совсем никчемными, – он даже имени своего писать не научился и неоднократно попадал в поле зрения полиции. Здесь же, на фабрике смерти, он по-настоящему расцвел. Тирания и насилие как нельзя лучше соответствовали его сущности. Ловкий манипулятор, Юдович сумел показать себя незаменимым в глазах начальства, которое предпочитало не вникать в дела блока А. В конце концов, первый этаж там давно превратился в камеру смертников, чей конец был уже близок. К нам бросали тех, кого после беглого осмотра признали неизлечимыми. Большинство не могло подняться. Эти люди были настолько слабы, что атрофировавшиеся мышцы их ног не держали даже веса съежившихся, скелетообразных торсов. Если такой заключенный пытался встать с койки, чтобы облегчиться, то часто просто оседал на пол, словно тряпичная кукла.

Под наблюдением Юдовича блок получает свой хлеб, прибавки и котлы с супом. Он надзирает за раздачей.

Каждый день мы с трепетом ждем одиннадцати утра и восьми вечера. Все в тревоге предвкушают наступление решающего момента. Те, кто еще может подняться, готовятся к главному ритуалу – приему пищи. Живые скелеты сжимают в руках железные ложки, которые только что вытащили из-под опилок. Суп разносят по койкам. По мере приближения носильщиков возбуждение растет: мы следим за каждым их движением, за каждым шагом, ловим новости, распространяющиеся по рядам.

– Бункер-суп, – поступает сообщение с противоположного конца.

На него откликаются настороженным вопросом:

– Жидкий?

– Просто горячая вода.

Тем не менее мы ждем с прежней жадностью. Сначала окунаем ложку в жестянку, чтобы определить, есть ли там морковь, картофельная кожура или другие овощи, плавающие в глубине. Кому-то повезло, и ему досталась порция погуще – носильщики обычно приберегают хороший суп для своих приближенных. В обмен на более густую жидкость лежачие охотно отдают полпорции маргарина или липкий комок искусственного меда, которые немедленно оказываются в руках Юдовича и его приспешников, с заносчивым видом следующих за ним по пятам.

Юдович мастерски руководит своим предприятием. У него глаза повсюду, и он жестоко карает за любое мошенничество, потому что оно означает убыток для этого великого афериста. Поймав кого-то за усаживанием трупа с целью получить лишний паек, он как дикий зверь набрасывается на нарушителя, который не получает даже свой ужин в этот вечер – а может, и в следующий тоже.

Мы хлебаем жижу из жестянок. Иногда, когда нам перепадает молочный суп или ломтик вонючего немецкого рокфора к хлебу, разражаются настоящие бунты. Мы кричим в предвкушении, трясясь всем телом и выпучивая глаза.

Снедаемые голодом, мы улавливаем невероятные вкусовые оттенки в жидком супе, не обладающем в действительности никакой пищевой ценностью. Валяясь на завшивевших опилках, жмурясь, мы самозабвенно глотаем и глотаем… Горячая жидкость обволакивает наши истерзанные внутренности, а мозг тем временем воображает эпикурейские яства. Никогда раньше и никогда с тех пор я не испытывал столь всепоглощающего удовольствия от каждого куска или глотка, как в блоке А.

Юдович и его клика катаются как сыр в масле. Пайки, которые должны были достаться умершим за ночь, попадают к ним. Кроме того, они бесстыдно обогащаются на раздаче еды. Их запасы неисчерпаемы: в выгородке у санитара блока хранятся целые упаковки сыра и горы хлеба. Заключенным из «здоровых», которые выходят на работы за пределы лагеря, иногда удается разжиться сигаретами или табаком. Санитар блока взимает с них дань. Он объедается за закрытыми дверями, и сигарета всегда торчит у него из угла рта. Здесь это головокружительная роскошь. Юдович так ловко умеет раздобыть табак, что иногда даже начальство и врачи обращаются к нему за небольшими товарищескими займами. Каждый день люди из дезинфекционной команды отглаживают ему полосатую тюремную робу с нашивкой Blocksanitat – санитар блока. За это они получают добавку супа.

Юдович нисколько не заботится о своих подопечных.