Внезапная идея пришла мне в голову так неожиданно, что я ахнула и сжала его руку.

— Послушай!

— Завтра, Эль… — он в раздражении поднял руку. — Я слишком устал, чтобы ломать сейчас голову над всем этим… Давай пока просто ляжем спать…

— Нет, я не про алиби, я про секс!

Он приподнялся на локтях и уставился на меня с выражением такого изумления на лице, какого я не видела даже когда он нашел меня привязанную к кровати, в окружении трех размазанных по стенке, мертвых тел.

— Ты можешь думать сейчас о сексе? Сейчас?!

Я быстро мотнула головой.

— Нет-нет, я не в том смысле. Меньше всего мы сейчас хотели бы заняться сексом, правильно?

Он осторожно кивнул.

— Ну… В принципе, я могу раскачаться, если ты погорячее поцелуешь меня…

Я даже зарычала в нетерпении.

— О боже, я не о том! Мы можем использовать то, что нам в кои-то веки ничего не хочется сожрать друг друга и…

— Посмотреть в книгу! — закончил он, наконец догадавшись, о чем я.

— Ну, конечно! Где она?

— Я принесу.

Он встал, подошел к одной из полок, нагнулся и вытащил из нижнего левого угла книгу в знакомой синей обложке без названия.

Вернулся, разложил на кровати перед нами обоими.

Я закрыла глаза, чтобы он посмотрел первым, потому что… потому что освободиться от нашей связи больше не было моим самым сокровенным желанием, и я не хотела, чтобы Габриэль узнал об этом.

— Что ж… — задумчиво проговорил он. — Что бы ни произошло с нами дальше, так тоже жить нельзя…

Кивнул, будто в утверждение собственных мыслей, и я услышала громкий шорох перелистываемых страниц. А потом услышала вздох — резкий, удушливый вздох человека, который только что увидел нечто совершенно невероятное и неприемлемое…

Ребёнок.

РЕБЁНОК, мать его!

Если пара под Даамором рожает общего ребенка — а общий это единственный, которого она когда-либо сможет родить — Связь ослабевает настолько, что можно жить почти нормальными людьми.

Если родить еще одного ребенка — Связь ослабеет еще на порядок. И так далее, по мере наполнения жизненного пространства спиногрызами, Связь будет стремиться к нулю, пока привыкшие к ней родители не захотят… обновить заклятье — как бы дико сейчас это не звучало для нас обоих.

Сказать, что мы были шокированы этой новостью, значило ничего не сказать.

Затаив дыхание, смотрели, как весело гулит и ползает по странице живая картинка в виде пухлого младенца в чепчике и рюшках. А под ней, будто специально, чтобы мы не подумали, что книга просто отобразила тайное желание господина ректора завести ребеночка, было в подробностях расписано, к чему здесь эта милота…

Рожаем одного — отменяем «смерть в один час», второго — можно смело разъезжаться на далекие расстояния. Третьего — прекратится мысленная связь, останется лишь эмоциональная. И так далее в таком же духе.

Мальчики разрушают связь быстрее, чем девочки, поэтому если задаться именно этой целью, желательно забабахать одного за другим троих-четверых пацанов-погодок.

Годика три-четыре всего помучиться, ага. И это в лучшем случае, потому что можно ведь и девочек рожать одну за другой, как у нас по женской линии и принято. Покойная матушка вон четвертой была…

— Бред какой… — бормотал Габриэль себе под нос, крутя головой. — Чушь! Я детей до сорока лет не собирался заводить…

Собирался, не собирался, а тело уже снова реагировало.

Телу было плевать на условности, плевать на то, что сегодня я убила, а он похоронил троих молодых парней, которые почти изнасиловали меня. Услышав о скором размножении, тело восхитилось и согласилось с таким замечательным «выходом» из ситуации, уже настраивая нас обоих на нужный лад.

Если сегодня у нас случится секс, он кончит в меня — стало понятно нам обоим.

Я не хотела ставить моего невольного любовника в такое ужасное положение — когда не голова, а тело будет решать нашу дальнейшую судьбу, а потому… ушла.

Просто ушла, сославшись на мигрень — которая, к слову, у меня и началась.

Полночи бродила по саду вокруг Академии, пока не наткнулась на вставшего спозаранку главного садовника. Тот пожурил меня за небезопасную прогулку — в сад иногда могли забредать шакалы из окрестных лесов — но не имея права приказывать, оставил в покое.

«И куда ты, интересно, намылилась»? — услышала я у себя в голове и поняла, что забрела так далеко, что уже и сердце начало колотиться. Сделала несколько шагов назад и села на так кстати подвернувшуюся скамейку, успокоиться.

«Элайза… я… Если честно, я не знаю, что делать».

Сердце перестало колотиться и болезненно сжалось.

«Я тоже не знаю».

На самом деле, я знала. И знала, что и он теперь знает. Но ситуацию это не решало — как бы мне не хотелось, даже если он предложит нам сейчас пожениться и нарожать кучу детишек, я не соглашусь. Во всяком случае, пока не пойму, что он чувствует ко мне хоть что-то еще, кроме жалости, и движим хоть чем-то еще, кроме желания отделаться от меня малой кровью.

«Тебе действительно кажется, что дети — это малая кровь? Хорошая же из тебя получится мать».

«Не волнуйся…» — огрызнулась я. — «Не получится. Я лучше утоплюсь в пруду, чем рожу ребенка, потому что «так надо»…»

«И уволочешь меня с собой в могилу?»

«Если не найду другого выхода».

«Если я не ошибаюсь, нам только что подсказали выход…»

«Чушь! Бред это, а не выход! Это ведь ты сказал! Чушь и бред! Твои слова!!» — не выдержав, я чуть не закричала вслух.

«Элайза…»

К глазам подступили слезы.

«Заткнись! Просто замолчи!»

Он замолчал, а я вскочила и рванула куда-то через кусты, цепляясь подолом за ветки и злобно, с треском отрывая его, оставляя кустарнику куски своей юбки…

Я никуда особо не стремилась, но меня действительно потянуло туда, где еще с прошлого века владельцами поместья был разбит искусственный, живописный пруд, куда студенты приходили медитировать и кататься на маленьких разноцветных лодочках.

Нет, топиться я не собиралась, просто хотелось к воде. Меня всегда тянуло к воде, хоть к водной стихии моя натура не имела никакого отношения. К воде я бежала всегда, когда меня одолевали проблемы и сомнения, сидела на берегу даже просто, когда было грустно…

Когда умерла в мои восемь лет мама, я сбежала с похорон, и меня случайно нашли забравшуюся на паром, который вот-вот должен был отплыть с Илликейского полуострова на материк… Отец тогда решил, что я хотела сбежать из дома, а на самом деле я просто хотела оказаться подальше от земли, где ее больше не было — моей мамы…