В итоге прослушали меня довольно оригинальным образом — просовывая под сорочку руку с зажатым в ней концом стетоскопа, Габриэль водил ей по моей груди, а доктор, с нахлобученным по глаза котелком и вставленными в уши наушиками, пытался направить его туда, куда ему было нужно. Я же вздрагивала от каждого прикосновения прохладной руки к разгоряченной коже — и не только от холода.

«Хорошо, что он не видит тебя… Ты уже вся красная…»

Я покраснела еще сильнее и тихо ойкнула, когда он прижал большим пальцем сосок. Внизу живота предательски заныло.

«У меня жар, Гэб! Какая еще я могу быть?!»

Рука на моей груди напряглась.

«Гэб? ГЭБ?!»

— Теперь мне нужна ваша спина, миледи.

Я послушно повернулась спиной к врачу и лицом к пыхтящему как перегретый чайник «Гэбу». Тот сердито задрал мою рубашку на спине и ткнул в нее стетоскопом, одновременно следя за врачом через мое плечо — убедиться, что доктор до сих пор на меня не смотрит.

«Назови меня так еще раз…»

«И что? Что ты со мной сделаешь?»

«Вышвырну тебя отсюда к чертовой матери!»

«За то, что я сократила твое имя? Серьезно? Я хочу это видеть. Гэб, Гэб, Гэб, Гэб!»

Он сузил глаза.

«Ты за это поплатишься, будь уверена».

Я высунула кончик языка.

«Лишишь меня своего волшебного грога?»

«Лишу тебя… кое чего другого» — он скользнул рукой вверх, обнимая полушарие груди ладонью, ловя сосок между пальцами и легонько сжимая его…

Я охнула, чувствуя, как глаза мои уходят под веки.

— Странно… — недоумевая, врач наклонил голову, будто прислушивался к чему-то в наушниках. — У вас вдруг резко участилось сердцебиение, миледи… Вам стало хуже?

«Давай, отвечай ему… Тебе стало хуже?»

— Нет! — выдавила я. И заорала мысленно, — «Хватит!»

Но он уже вошел во вкус, лаская мою грудь одной рукой, и умудряясь касаться стетоскопом так нежно и в таких чувствительных местах, что я поплыла, несмотря на присутствие постороннего человека за моей спиной…

«Считай, что это моя маленькая месть… За Гэба…»

«Как низко… господи, как же это низко и мелко…»

Его рука скользнула ниже, рисуя по животу круги… и еще ниже…

— Да не дергайтесь же, душечка! — раздраженно приказал доктор. — Я никаких хрипов не услышу с вашим елозеньем! Поднимите стетоскоп к правой лопатке, милорд…

«Рекомендую замереть, если не хочешь опозориться…»

«Рекомендую… не позорить меня!.. О… оххх…»

Пальцы его уже достигли цели и умопомрачительно медленно кружили по лобку, раздвигая мягкие волоски, пробираясь все глубже и глубже между складочек…

«Поздно, «душечка», я уже вошел в раж…»

«Боже… Обожеперестаньперестань… Пожалуйста, перестань… Гэб…»

Резко, будто наказывая меня, указательный палец скользнул в промежность, и я услышала насмешливое:

«Габриэль перестал бы… А вот Гэбу плевать…»

«Нет-нет-нет… я же… я сейчас… о… о да… о, как хорошо…»

Ткнувшись ему в грудь потным лбом, я отвечала на непрошенную, грубую, но такую желанную ласку мелкими, почти незаметными сокращениями мышц, больше всего не свете желая, чтобы мы оказались одни, чтобы я смогла расслабиться, осесть бедрами на этот наглый, ищущий палец… о боже, их там уже двое…

«Хочу тебя… так хочууу…»

«О да, детка…»

— Господа, да что ж такое!

— А ну надел котелок обратно! — рявкнул Габриэль, и я поняла, что мы были в секунде от разоблачения.

— Простите, ради бога! — стушевался доктор. — Уважаемый мэтр, не могли бы вы не отвлекать вашу жену мысленными разговорами… Не знаю, о чем вы говорите, но она явно нервничает, а я не могу расслышать ничего, кроме ее учащенного дыхания…

Мы оба замерли, не веря в то, что услышали. Габриэль медленно вытащил из меня совершенно мокрый палец и опустил вниз мою сорочку.

— Отлично… милорд… еще секундочку… — воспользовавшись относительным спокойствием, доктор слушал меня еще несколько секунд, потом дал понять, что он закончил.

Снял, с позволения господина ректора, с глаз котелок и проделал еще несколько несложных операций — померял мне давление, заставил покашлять, осмотрел горло и уши, и зачем-то ладони и пятки ног.

Наконец, заключил.

— У вас грипп, душечка. Обыкновенный, вирусный грипп — пока без осложнений и вполне вероятно, на нервной почве — как это часто бывает у… — он многозначительно поиграл бровями… — особ нашего с вами происхождения… Три дня постельного режима, не сбивать температуру, пока не подскочит до тридцати девяти, и вот это зелье для поддержки иммунитета…

— Стоп, стоп, стоп! — Габриэль вдруг опомнился. — Что вы имели в виду, когда сказали про… «мысленные разговоры»?

Доктор удивленно перевел на него взгляд.

— Что значит «что вы имели в виду»? Вы ведь Связанные, не так ли? Я может и отошел от дел, но не настолько, чтобы окончательно потерять нюх…

Не знаю, кто из нам побелел сильнее, но я нашла слова первой.

— Вы… вы смогли почувствовать, что мы… под Даамором?

— Почувствовать? — доктор вдруг рассмеялся высоким смехом, похожим на женский. — Да вы и впрямь молодожены… Как это мило… Но неужели вы не знали, что любая ведьма или маг… да что там маг… любой оборотень или вампир… учует Даамор за версту?

Учует за версту, учует за версту…

Я впадала в горячечное забытье, просыпалась, пила грог, который Габриэль все же приготовил, тут же сам выдув три четверти потрясающе вкусного алкоголя… Пыталась позавтракать принесенными в мой «номер» яйцами всмятку и тостом, а в моей голове продолжали кружиться роковые слова…

Если доктор не соврал — а раз сам почувствовал, значит не соврал — мой отец рано или поздно узнает о том, что произошло. Как он отреагирует, сложно предугадать — возможно возмутится, возможно втайне обрадуется и будет потирать ручки. В любом случае, он устроит грандиозный скандал и потребует от господина ректора немедленно жениться на мне. Чем окончательно убедит Габриэля в том, что все это затевалось исключительно с меркантильными целями.

Самое страшное во всем этом было то, что деваться нам с ним будет некуда. И, похоже, он понял это. И медленно, бокал за бокалом, напивался, глядя в огонь.

«Ты любишь меня?» — набравшись смелости, спросила я. Мысленно — так было легче.

«Не знаю. Как я могу знать, когда мы оба под этим долбанным Заклятьем?»

Я уткнулась носом в подушку. Потом укусила ее, чтобы не всхлипнуть.