и лордов, сначала была против всяких коренных преобразований в устройстве или учении церкви; но и внутри, и вне палат общее мнение было в пользу ослабления как могущества и богатства прелатов, так и полномочий церковных судов. Даже среди самих епископов наиболее выдающиеся понимали необходимость согласия на упразднение капитулов и епископских судов, а также на избрание в каждой епархии совета священников, который, по мысли архиепископа Эшера (Usher), должен был ограничивать произвол епископов. С этой целью Уильямс, епископ Линкольнский, составил особый проект, но он далеко не соответствовал желаниям огромного большинства общин. Помимо этих перемен, Пим и лорд Фолкленд требовали отстранения духовенства от всех светских должностей и удаления епископов из Палаты лордов.

Последняя мера представлялась необходимой для восстановления независимости пэров: численность и раболепство епископов обычно были настолько сильны, что мешали всякому противодействию короне. Одновременно усиливалась партия, настаивавшая на полном упразднении епископата. Преследования Лода принесли популярность теориям Картрайта, и пресвитерианство встало теперь между средними классами грозной силой. Средоточием его служили восточные графства и Лондон, где несколько священников, в том числе Келэмп и Маршалл, организовали общество для его распространения; в Палате лордов оно было представлено лордом Мендевилем и некоторыми другими. В Палате общин сэр Гарри Вэн представлял крайнюю партию преобразователей, будущих индепендентов; к пресвитерианству они относились не менее враждебно, чем к епископату, но пока действовали вместе с пресвитерианами и составляли часть партии, известной как «партия корней и ветвей», ввиду того, что она требовала полного искоренения епископата. Отношение Шотландии к великой борьбе против деспотизма и политические выгоды религиозного объединения обоих королевств, а также желание теснее привязать Англию к протестантизму вообще, придали новую силу партии пресвитериан. Написав «Лицида», Мильтон провел год в заграничном путешествии и по возвращении домой включился в богословскую борьбу. Он считал «делом несправедливым, что английская церковь отличается от всех реформатских церквей».

Несмотря на такое давление и подписанное 15 тысячами лондонцев ходатайство о том же, церковная комиссия высказалась в пользу умеренных реформ, предложенных Фолклендом и Пимом, и билль об удалении епископов из Палаты пэров прошел через общины почти единогласно. Лорды отвергли его перед отъездом короля в Шотландию, а по его возвращении он был внесен снова. Пим и его товарищи, желая прекратить раздоры в своих рядах и положить конец настояниям ревнителей пресвитерианства и опасениям церковной партии, остановились на полумере, предложенной церковной комиссией весной. Но, несмотря на усиленные представления общин, пэры все еще не решались принять билль. Задержка раздражила собравшуюся вокруг Уайтхолла толпу лондонцев; она стала останавливать экипажи епископов, ехавших в Палату, и оскорблять самих прелатов. Оскорбленная гордость побудила Уильямса и десять других епископов объявить, что им мешают посещать парламент и что все решения, принятые в их отсутствие, не имеют ни силы ни значения. На протест пэры ответили немедленным заточением в Тауэр подписавших его епископов; но это столкновение оказало большое содействие планам короля. Придворные стали открыто говорить, что оскорбление епископов доказывает несвободу парламента, и старались вызвать новые столкновения: они составляли отряды из офицеров и наемных солдат, ожидавших отправления на войну в Ирландию, и направляли их на толпы, окружавшие Уайтхолл.

Стычки обеих партий, давших друг другу насмешливые прозвища «круглоголовых» и «кавалеров», вызвали новое беспокойство в парламенте, но Карл I упорно отказывал ему в охране. Он обязался «честью короля» защищать их от насилия «так же, как своих детей», но едва он дал это обещание, как его прокурор появился у ворот Палаты лордов с обвинением Хемпдена, Пима, Голлса, Строда и Гэселрига в изменнической переписке с шотландцами. В Палату общин явился герольд и потребовал выдачи пяти ее членов. Если Карл I считал себя действующим на законных основаниях, то общины в обвинении, исходившем лично от короля, пренебрегавшего самыми ценными правами парламента и вызывавшего подсудимых в судилище, не имевшее права судить их, видели просто проявление насилия и произвола. Они обещали принять требование к сведению и снова попросили об охране. «Я отвечу утром», — сказал король. Наутро, 4 января 1642 года, он пригласил бродивших вокруг Уайтхолла дворян последовать за ним и, обняв королеву, пообещал ей вернуться через час хозяином своего королевства. Толпа «кавалеров» присоединилась к нему при выходе его из дворца и осталась в Вестминстерском зале, когда Карл I в сопровождении своего племянника, курфюрста Пфальцского, вошел в Палату общин. «Господин спикер, — сказал он, — я должен на некоторое время занять ваше кресло!» Когда его взгляд упал на пустое место, где обычно сидел Пим, он вдруг смутился и замолчал: при известии о его приближении Палата велела пяти своим членам удалиться. «Господа, медленно начал король отрывистыми фраза ми, — я сожалею, что мне пришлось прийти к вам по этому случаю. Вчера я присылал пристава по важному делу — взять нескольких лиц, обвиненных по моему приказу в измене; я ожидал повиновения, а не послания». «Измена, — продолжал он, — лишает привилегий, и потому я пришел узнать, нет ли здесь кого-либо из обвиняемых».

Воцарилась мертвая тишина, которую прерывали только повторяемые им слова: «Я должен взять их, где бы я их ни нашел». Он снова замолчал, но тишина не прерывалась. Тогда он воскликнул: «Пим здесь?» Ответа не было, и Карл I, обратившись к спикеру, спросил его, здесь ли пять членов. Лентол упал на колени и сказал: «Здесь у меня нет ни глаз, чтобы видеть, ни языка, чтобы говорить, ибо я повинуюсь Палате». «Хорошо, хорошо, — сердито сказал Карл I, — это неважно; я думаю, мои глаза не хуже других». Снова надолго воцарилось молчание, во время которого он внимательно разглядывал ряды членов Палаты. «Я вижу, — сказал он наконец, — что все птицы улетели, и надеюсь, что вы пришлете их ко мне по возвращении их сюда». «В противном случае, — прибавил он, — я сам отыщу их». Наконец он покинул Палату, по словам очевидца, «в более недовольном и сердитом настроении, чем то, в каком он пришел, заявляя, что никогда не имел в виду насилия».

Только отсутствие пяти членов Палаты и спокойное достоинство общин помешали оскорбительному шагу короля закончиться кровопролитием. «Все думали, — говорил свидетель сцены Уайтлок, — что если бы король нашел их тут и велел своим стражам схватить их, члены Палаты попытались бы защищать их, что могло бы окончиться большим горем и несчастьем». Пятьсот лучших дворян Англии едва ли стали бы спокойно смотреть на то, как бандиты Уайтхолла в парламенте хватают их вождей. Но Карл I и не подозревал опасности своего шага. Пять членов нашли себе убежище в городе (city), и на другой день