мой ребенок – прямо на глазах у отца, которому я в итоге перережу горло, – яйца напряглись, и сперма вырвалась наружу еще до того, как я успел покончить с фантазией.

Она выводит меня из равновесия, и я даже не понимаю, как это происходит. Но все-таки я получаю истинное удовольствие от бессонных ночей и того успокоения, которое она дарит мне после пробуждения.

Нависнув над ней, я наслаждаюсь ее ароматом; член упирается прямо ей в спину. Венди шевелится в моих объятиях, что-то бормочет и открывает глаза.

– Доброе утро, детка, – моя грудь вздымается.

Заспанная, она усмехается, поднимает руки над головой, чтобы потянуться, и упирается в мое тело, вызывая прилив крови к паху.

Я хочу ее снова.

На этот раз жестче.

Я прогоняю эту идею, понимая, что ей, наверное, больно. Странно, но мысль о ее боли совсем меня не возбуждает.

– Утро? – она приподнимается, запуская руку в спутанные волосы. – Который час?

– Я не знаю.

– У тебя нет часов? – она морщит лоб.

– Я не слишком волновался о времени: у меня в постели есть кое-кто более важный, – я сжимаю зубы.

Она прекращает хаотичные движения, а ее щеки заливаются розовой краской.

– О, – шепчет она.

– Да. О, – я наклоняюсь и прижимаюсь к ее губам.

– Мне нужно идти. Я обещала брату, что отвезу его в новую школу, – ее тело тает рядом с моим, пока она смотрит на меня сквозь ресницы.

Брат.

Я, конечно, знал о нем, только Венди вряд ли в курсе, поэтому я поднимаю брови и склоняю голову набок в надежде, что выгляжу достаточно удивленным.

– Брат?

– Да, – она смеется, качая головой. – Вот в такие моменты и приходит осознание, что мы с тобой друг друга не знаем.

Я обнимаю ее за талию и притягиваю к груди.

– Мне кажется, что прошлой ночью мы хорошо узнали друг друга, – я покусываю ее ухо.

Венди хихикает.

– Я не об этом, – она разворачивается и смотрит на меня, задрав голову. – У тебя есть братья или сестры?

Ледяные струйки текут по моим венам, замораживая любое затянувшееся тепло.

– Нет, семьи у меня нет. Только я.

– О, прости, – ее взгляд опускается с моих глаз на губы, а потом возвращается обратно.

– Не стоит, детка. Семья со мной все равно бы не справилась, – я отмахиваюсь.

Уголки ее рта опускаются, но расспрашивать она не собирается, за что я ей крайне благодарен: не хочется придумывать замысловатую историю о том, как я любил и потерял, хотя на самом деле это ее семья забрала мою.

– Моему брату шестнадцать, и сегодня он переходит в новую школу, – рассказывает Венди.

– В какую?

Она меняется в лице.

– В какой-то интернат за городом. Он говорит, что его все устраивает, но… – Венди вздыхает, проводя рукой по волосам. – Раньше он плохо ладил с детьми, и я не хочу, чтобы он застрял в таком месте, где не сможет уйти от издевательств.

Ее глаза становятся стеклянными, и я протягиваю руку, утирая слезу.

– Прости. Я слишком часто тебе жалуюсь, – она вытирает щеки. – Но не подумай, я не всегда такая.

– Не извиняйся. Я хочу стать для тебя человеком, к которому ты будешь обращаться в любой трудный момент.

Она смотрит на меня с любопытством, а потом наклоняется и нежно целует, и даже от этих легких и простых прикосновений мой живот невольно сжимается.

– Хорошо.

– Хочешь, я поеду с тобой? – слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю их обдумать, и я сдерживаю подступающую гримасу. Почему я вообще предложил?

Ее глаза загораются, как будто сегодня День Независимости, пальцы хватаются за ткань моей рубашки.

– Серьезно? Я… – она сглатывает. – Было бы здорово. К тому же ты познакомишься с Джоном.

Я натягиваю улыбку, мысленно ругая себя за предложение, на которое в действительности у меня даже нет времени. Но сейчас я не могу отступить: если моя поддержка подарит ей хоть толику дополнительного комфорта – того, чего так явно не дает ей отец, – я сделаю это.

Я стою посреди дома Питера Майклза.

Венди ушла переодеваться: она приехала в моей одежде, поскольку ее платье я разорвал на две части.

И она оставила меня одного.

Потому что мне доверяет.

Я хожу по гостиной. При виде улыбающихся лиц на фотографиях, счастливой семьи, которая, пока я жил в кошмарах, запечатлевала на пленке радостные моменты, меня охватывает ярость.

Шагая по длинному коридору, я заглядываю в несколько комнат, пока наконец не нахожу кабинет.

Желудок сжимается, когда я вхожу внутрь, в горле образуется ком. Здесь тепло, много кедра и дуба, но, похоже, комнатой никто не пользуется. Видимо, Питер Майклз редко сюда заглядывает.

Но я все-таки рад, что доступ к кабинету настолько… незатруднителен.

– Мать твою! Ты кто такой?!

Я поворачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с высоким долговязым парнем в очках с тонкой оправой и в бордовом поло с русалкой.

Я узнаю этот логотип где угодно. Рокфордская частная школа.

В голове проносится воспоминание, как я впервые увидел его на лицевой стороне брошюры, лежавшей на столе моего дяди. Тогда мне было четырнадцать, и когда я перелистывал страницы, предвкушение переполняло меня до краев. Я думал, что мой дядя наконец-то устал надо мной издеваться. Воспоминание о его ненависти к моему отцу и проповеди о том, что я должен расплатиться за его грехи.

Я засунул брошюру в карман и направился прямиком к Ру.

– Как думаешь, дядя отправит меня в интернат? – в моем голосе слышится надежда, скрыть которую у меня не получается.

– И зачем тебе в Марунерс-Рок? – Ру хмыкает, попыхивая сигарой.

– Куда?

Он указывает на брошюру.

– Это Рокфордская частная школа-интернат, расположенная на Марунерс-Рок – острове у побережья. Туда нужно добираться на лодке, и они занимаются… – он не решается продолжить.

– Чем? – я щурюсь.

– Исправлением трудных подростков, малыш. И методы их не отличаются дружелюбием.

– И пусть. Я все равно хочу поехать, – мне становится не по себе, но я стараюсь держаться решительно.

– Да? Думаешь, несколько хороших побоев все-таки выбьют из тебя британца? – Ру смотрит на меня с ухмылкой.

Раздражение к его несерьезности смешивается с глубоким стыдом, пока не вырывается наружу.

– Меня били и хуже. И гораздо дольше, – я встаю и направляюсь к Ру; костюм слегка болтается на моей четырнадцатилетней фигуре. – Я готов на все, лишь бы сбежать от него.

Ухмылка Ру спадает, он наклоняется вперед и встречается с моими глазами; стул скрипит под его весом:

– Что этот сукин сын с тобой делает, малыш?