я осталась совершенно одна, и, откровенно говоря, я в полном отчаянии.

Я всегда уделяла время семье, стараясь не допустить, чтобы после смерти матери наши хрупкие узы оборвались.

Но теперь я не вижу в этом смысла.

– С днем рождения меня, – я вздыхаю, задувая пламя.

С тяжелым сердцем я смотрю на свой телефон. Сейчас почти семь вечера, и за весь день меня так никто и не поздравил – кроме Энджи, которая прислала мне короткое смс.

Ни мой отец.

Ни Джон.

Ни Джеймс.

Хотя в защиту Джеймса скажу, что я никогда не говорила ему, когда у меня день рождения. Он, кстати, куда-то исчез с понедельника – с того дня, когда помог мне отвезти Джона в Рокфордскую школу.

Я взяла выходной в «Ванильном стручке», но уже жалею об этом решении, ибо пустота одиночества звонко отражается от высоких потолков и мраморных полов моего дома.

Неожиданно раздается звонок телефона – от предвкушения у меня замирает сердце. Но стоит мне взглянуть на определитель номера и увидеть, что это мой отец, как на меня, словно грозовая туча, надвигается разочарование.

Я так хотела, чтобы это был Джеймс.

Такое откровение само по себе порождает во мне взрывную волну, потому что за последние несколько недель отец сошел со своего пьедестала, и боль от его отсутствия уже приглушилась и затихла.

– Привет, пап.

– Маленькая Тень, с днем рождения тебя.

– Спасибо. Жаль, что ты не здесь: могли бы отпраздновать, – желудок сжимается от его слов.

– Да, очень жаль.

Сердце опускается в пятки, и я снова чувствую себя глупо: опять надеюсь на его обещание приехать.

– Слушай, – продолжает он. – Завтра я пришлю новую охрану.

– Что? Зачем? – я морщу нос.

У отца всегда была личная охрана, но домой посторонних мы никогда не пускали.

– Меня пытались шантажировать какие-то идиоты, и я должен быть уверен, что ты в безопасности. Как и наш дом.

Я покусываю губу. Шантаж?

– Что? Нет, папа… Мне не нужен чертов телохранитель. Это просто смешно, – усмехаюсь я. – Со мной все будет в порядке.

– Это не обсуждается, Венди, – его голос суров, и он пронизывает меня насквозь, сдавливая легкие. Он говорит со мной, как с каким-то ребенком, который не в состоянии о себе позаботиться. Как будто у меня не хватит ума, чтобы понять его.

Шантаж. Так я и поверила.

– Пап, я уже не ребенок: просто скажи мне, что происходит. Может быть, я смогу помочь.

– Венди, ты не можешь помочь. Просто слушай меня и делай так, как я сказал, – он усмехается.

Гнев бурлит в моих жилах, губы стиснуты. Возможно, несколько недель назад я бы просто послушалась, но после общения с Джеймсом, после того, как ко мне стали относиться как к женщине, чей голос слышен и чье мнение имеет силу, – возвращение к роли, которую от меня ждет отец, подобно угождению в стальные тиски, сжимающие душу.

А я этого не вынесу.

Однако спорить с отцом все равно что ходить по кругу, поэтому я молчу в трубку: все проблемы я буду решать после, когда закончу телефонный разговор.

Возможно, Джеймс сможет помочь.

– Ладно, пап. Я тебя поняла.

– Вот и хорошо, – отвечает он. – Я буду дома в ближайшие несколько недель, и мы сможем поужинать. Только ты и я, ладно?

Слезы жалят глаза.

– Угу, – выдавливаю я.

На заднем плане раздается женский голос:

– Пит, куда ты отвезешь меня вечером? Мне нужно знать, как одеваться. Или мы закажем доставку?

Мне становится тошно: оказывается, папа не на работе, а просто решил в мой день рождения пригласить Тину поужинать. С ней, а не со мной. Ладно, пусть будет так. Пусть.

Я вешаю трубку, даже не попрощавшись: не хочу наговорить лишнего и потом пожалеть.

Меня мучает тошнотворная боль, отдающая в грудь, неприятное, кислое чувство, которое переполняет меня и требует выхода.

Однако этого не происходит.

Поднявшись по лестнице в свою комнату, я решаю собрать вещи и уехать. У меня есть несколько тысяч долларов на банковском счете, и, хотя я уверена, что отец не обрадуется, сделать он ничего не сможет. В конце концов, он не вправе держать меня на цепи.

В спальне царит кромешная тьма – солнце село, пока я глазела на кекс. Включив лампу у кровати, я задерживаю взгляд на нашей с мамой фотографии, где я еще совсем маленькая.

Интересно, смотрит ли она на нас свысока, печалясь о том, что не смогла остаться. Может, если бы она все еще была с нами, отец тоже был бы рядом.

Покачав головой и не обращая внимания на жжение в области груди, я подхожу к большому зеркалу и разглаживаю складки на своем бледно-зеленом платье.

Взяв расческу с туалетного столика, я указываю на свое отражение.

– Ты не ребенок, Венди. Ты вредная сучка.

Хихикая над этой фразой, я глажу щеткой волосы, мысленно повторяя данное утверждение.

– Я согласен, ты точно не ребенок.

Сердце подпрыгивает от неожиданности, расческа падает на пол, и я встречаю в отражении ледяной взгляд голубых глаз. Рот открывается на резком вдохе, я настолько потрясена, увидев его у себя в комнате, что застываю на месте. Он стремительно перемещается, его тело прижимается к моему, пока я не оказываюсь вплотную к стеклу с ножом, сверкающим возле моего лица. Его ладонь, обтянутая перчаткой, прижимается к моим губам и заглушает мой визг, прежде чем он успевает вырваться наружу.

– Нет, нет, Венди, детка, – повторяет он. – Не надо кричать.

Сердце колотится о грудную клетку, смятение окутывает меня, как паутина. Хочется думать, что это какая-то изощренная шутка, но от давления его руки у меня по позвоночнику пробирается ужас. Я смотрю на него в зеркало: пряди темных волос спадают на лоб, черный плащ и кожаные перчатки придают ему сходство с ангелом смерти. Его холодный металлический клинок поблескивает в зеркальном отражении, вжимаясь в мою кожу своим острием.

Я на крючке.

Теперь я поняла, откуда взялось это прозвище, и от этого осознания мне становится дурно.

Свободной рукой он хватает меня за волосы, отклоняя мою голову в сторону, и проводит носом по бледному участку моей шеи.

– А ты знаешь, что у страха есть запах?

Я пытаюсь отдышаться, ужас пульсирует в такт учащенному сердцебиению. От рывка за волосы у меня болит кожа головы, и я концентрируюсь на этом жжении, чтобы хоть как-то отвлечься.

– Нет, вряд ли, – его рот опускается. – Это связано с феромонами. Запах страха вызывает реакцию в миндалевидном теле и гипоталамусе. Это своего рода предупреждение, которое люди уже