— Был бы у нас сифон — можно было бы сделать ей промывание желудка, — сказал он с набитым ртом. — В сарае разве нет сифона?

— Не надо, Чернокрыс, — проскулил Гримбарт. — Испробуем пока порошок.

— Сию минуту найду! — прощебетала Брунхильда и снова принялась рыться в банке.

Коза еле слышно заблеяла, и Гримбарт покачал головой.

— Я один во всём виноват, — сказал он. — Дурак я, дурак.

И он несколько раз стукнул себя по лбу, приговаривая «дурак я, дурак». Рыжий Хвост смотрела на него круглыми глазами.

— Гримбарт, ты чего такой грустный? — спросила она.

— Он сожалеет и раскаивается, — объяснил Чернокрыс.

— Раскаивается?.. — переспросила Рыжий Хвост.

— Именно так, — ответил Чернокрыс. — Сожалеет и раскаивается.

И Чернокрыс, отправляя в рот всё новые кусочки хлеба, стал объяснять, в чём дело. Пока в замке шла игра в зверей, скотный двор слегка пришёл в запустение. Несколько дней в хлев никто даже не заглядывал, что имело весьма плачевные последствия. У недоенной Простокваши начался мастит. Несушка впала в беспокойство и чуть не умерла от лихорадки, но хуже всех пришлось козе по имени Козица. Ей несколько дней не приносили овёс, и коза так оголодала, что сжевала старый башмак. Башмак встал поперёк желудка, и Козицу раздуло, как воздушный шар. Когда Гримбарт нашёл её, коза лежала в жёлобе для стока навоза, и её рвало ошмётками башмака. Гримбарт пытался отпаивать её ромашкой, но ромашка что-то не помогла, и теперь вся надежда была на Брунхильдин порошок от живота.

— Короче говоря, — заключил Чернокрыс, — в то время как скотник, стоя на четырёх лапах в обеденной зале, пожирал конфеты, коза умирала от истощения.

— Дурак я, дурак, — повторил Гримбарт.

Разговоры о столовой и прошедших днях вызвали у Брунхильды глубокий вздох, и кухарка опустилась на табуретку.

— Как жаль, что её милость запретила нам играть. Мне-то казалось — такая весёлая игра.

— Весёлая, — согласился Чернокрыс.

— Но там ещё что-то было, кроме веселья, — сказала Брунхильда. — А вот что — не могу припомнить.

— Порошок! — простонал Гримбарт.

Брунхильда вскочила, схватила банку и наконец отыскала мешочек с порошком. Интересно, сколько мне ещё торчать в кладовой? Я устал, спать хочется. Но мне оставалось только ждать, когда звери разберутся с козой и разойдутся. Если я покажусь из кладовой сейчас, они вообразят, что я за ними шпионю, и обозлятся.

Брунхильда отыскала воронку. Гримбарт сунул воронку козе в горло и отправил в неё всё содержимое мешочка. Коза вырывалась и брыкалась. Когда звери наконец отпустили её, она соскочила на пол и, стуча копытами, несколько раз обежала вокруг стола.

— Вылечилась! — сказала Рыжий Хвост.

— М-ме-е!! — Коза опрокидывала горшки, стулья и всё, что попадалось ей на пути.

— Гоните её, пока она всю кухню не разнесла! — распорядился Чернокрыс.

Гримбарт бросился открывать дверь. Коза галопом вылетела во двор, и вскоре неистовое блеяние донеслось уже издалека. Гримбарт закрыл дверь. А потом сел на пол и заплакал.

Остальные с недоумением смотрели на него. Наконец Брунхильда спросила:

— Что с тобой, мой хороший? Козочка-то выздоровела.

Гримбарт всё плакал. Наконец он, хлюпая носом, проговорил:

— Как вы не понимаете! Это же оно. Предвестие.

— Чего? — мяукнула Рыжий Хвост.

— Теперь мы знаем, что с ними со всеми станется! — сказал Гримбарт. — Ох, бедняжки!

Брунхильда и Рыжий Хвост, которые так и не поняли, о чём толкует Гримбарт, с глупым видом переглянулись, но Чернокрыс хитро рассмеялся:

— Я знаю, о чём речь. Барсук имеет в виду, что мы только что получили возможность представить себе, какая судьба ждёт его подопечных, когда Индра снимет с нас заклятие.

Я, так и стоявший среди банок с вареньем и окороков, вздрогнул. О чём это он?

Рыжий Хвост поскребла голову и спросила:

— А какая судьба ждёт подопечных Гримбарта, когда Индра снимет с нас заклятие?

— В замке не останется никого, кто смог бы ухаживать за скотиной, — объяснил крыс. — Поскольку Гримбарт переедет в нору и снова заживёт обычной барсучьей жизнью.

Мою усталость как рукой сняло. Напрягая каждый мускул, я вслушивался в разговор, который шёл по ту сторону двери.

Гримбарт — он так и сидел на полу — шмыгнул носом и сказал:

— Всё это время я думал, что, когда придёт пора, я просто выпущу их в лес. Тьодольв ведь их в лесу когда-то нашёл, из леса и в замок пригнал. Я и думал, что воротиться в лес им будет нетрудно, но теперь… — Он проглотил комок, и подбородок у него задрожал, как на резинке. — Теперь я смотрю на дело иначе. Совсем иначе! Они не выживут! Станут есть что ни попадя, запор у них будет! Они умрут! — Гримбарт закрыл морду лапами. — Жизнь в хлеву… она их испортила.

Чернокрыс сбежал на пол, к Гримбарту, и погладил его.

— Знаешь, в чём твоя беда? — спросил он. — В тебе её слишком много.

— Чего? Чего во мне много?

— Эмпатии. Иными словами — сочувствия. Оно в тебе завелось, когда Индра заколдовала тебя. Но вся прелесть в том, что, когда её милость тебя расколдует, процент эмпатии в тебе упадёт до нуля. Так что, когда ты станешь жить в лесу и лакомиться червяками, ты и не вспомнишь про свою скотинку.

— Может быть, — проворчал Гримбарт. — Но сейчас я про неё очень даже помню.

— А самое главное, — вмешалась Брунхильда, — что в лесу башмаки не валяются. Так что можешь быть уверен, что Козица больше ничего такого не съест.

— Отлично сказано, Брунхильда! — Чернокрыс снова погладил Гримбарта. — Ну же, дружище, возьми себя в лапы! Сейчас не время рыдать. Скажи, разве не всей душой ты желаешь того, что нас ждёт?

Гримбарт кивнул и вытер слёзы.

— Всей, Чернокрыс. Прямо всей душой желаю.

— Как и все мы, — проворковала Брунхильда.

— Я бы очень-очень желала того, что нас ждёт, только я всё время забываю, что нас ждёт, — сказала Рыжий Хвост.

— И очень хорошо, — огрызнулся Чернокрыс. — Иначе ты тут же кинулась бы к мальчикам и всё бы им разболтала. И всё испортила бы, что было бы весьма некстати, ведь мы уже так близки к цели. — Он с важным видом упёр лапки в бока. — Ну, пора спать! Предположу, что барсучихе завтра с утра придётся отмывать кухню. По-моему, запах навоза успел впитаться в стены. Какая гадость.

Наконец звери приготовились разойтись. Я был как на иголках. Но когда уже решил, что меня не раскроют, ручка на двери кладовой задёргалась.

— Ты что делаешь, позволь спросить? — очень строгим голосом осведомился Чернокрыс.

— Я подумала, может, там косточки остались от мяса, что мы ели за ужином… — ответила Рыжий Хвост.

— И для чего же они тебе