— Допрашивайте свидетеля, — приказал Гущин. — С женщиной я сам встречусь. Уточните адрес для меня. Это не так далеко от рынка, где павильон Кравцова. От места, где его тело нашли, хоть и прилично, но сторона все та же.

Он кивнул Кате — женский день сегодня, мы сами с усами, допросим всех баб лично.

Катя достала планшет и проверила, где этот самый Мосрентген за Николо-Хованским кладбищем. По сравнению с фешенебельными Патриаршими прудами, это словно другая планета.

И точно. Когда они свернули с МКАД, началась промзона, переоборудованная под торговые склады. Полковник Гущин уточнил адрес, но все равно воспоминания свидетеля Гукасова об этом месте были лишь визуальными. И они долго, очень долго петляли между новых пакгаузов, старых кирпичных развалюх, павильонов, пока не вырулили к свалке, взяли от нее направо, снова углубились в лабиринт между складами и развалюхами и очутились на окраине кладбища.

И тут Катя увидела небольшое строение на отшибе от пакгаузов, возле кладбищенской дороги. Это тоже был склад, но его окружали старые деревья, каким-то чудом сохранившиеся на территории промзоны. Строение, обшитое новеньким белым сайдингом, щеголяло красной крышей и подслеповатым оконцем. Вокруг здания натыкали в землю разные образцы штакетника, предназначенного для продажи, церковных оград разного стиля. Все они, соединенные друг с другом проволокой, представляли собой странный низкий заборчик. Перед строением была разбита небольшая клумбочка, на которой все еще цвели фиолетовые астры. У крыльца в ряд стояли могильные памятники — плиты из мрамора.

— Это здесь, судя по описанию, — сказал Гущин. — Они здесь всякой всячиной торгуют — и для кладбища, и для…

Он не договорил.

Они увидели, как у нелепого заборчика остановилась машина, из нее выпрыгнул лысый человечек в зеленой куртке и ринулся в калитку. Он вбежал на низкое крылечко, постучал в дверь. Потоптался у порога. Затем спрыгнул и нырнул за дом. Через секунду появился с замызганным пластиковым креслом в руках. Он подбежал к окошку, поставил кресло и влез на него, прислоняясь к стеклу как можно теснее и делая из ладоней козырек от света, чтобы увидеть, что там внутри.

Он стоял на шатком колченогом кресле около минуты, вероятно, разглядывая домишко сквозь пыльное стекло, а затем произошло нечто невероятное.

Человечек вскинул руки, словно защищаясь, отпрянул и с грохотом плашмя шмякнулся с кресла на гравий, издав тонкий хриплый вопль ужаса.

Гущин выскочил из машины. Катя не поняла, что произошло. Что с этим типом — стоял, смотрел, вдруг заорал и упал, как в припадке.

Грузный Гущин сиганул через забор — кладбищенскую ограду. Катя, перелезая через забор следом, неловко зацепилась каблуком, потом рукавом куртки.

Гущин был уже на крыльце. Он не стал стучать, а рванул дверь на себя. И она распахнулась — она не была заперта. Он ринулся внутрь и…

Буквально через минуту вылетел обратно.

Катя…

Уже на крыльце она ощутила этот жуткий смрад. Он тяжелой плотной волной ударил в нос из открытой двери. Запах был такой сильный, что у Кати моментально сперло дыхание, рвота подкатила к самому горлу, глаза начали слезиться и…

— Федор Матвеевич, что там внутри? — только и сумела спросить она.

Гущин загородил от нее дверь.

— Не ходи туда, — прохрипел он. — Там… там труп. Женщина изрубленная… Там все гниет, и мухи…

Мухи черным роем вырвались наружу, словно учетверяя силу невероятного смрада, который отравлял собой осенний воздух.

Но Катя все же заглянула туда, внутрь этого дома-кошмара.

Через секунду она бросилась прочь, за угол, зажимая обеими руками рот.

Но ее все равно вырвало на сухую траву.

Рядом кто-то стонал и охал от боли. Лысый человечек ползал по гравию, пытаясь встать на ноги.

А кругом…

Катя, задыхаясь от нового приступа тошноты, увидела их.

Тайных наблюдателей, свидетелей, хранителей дома-кошмара.

Гипсовые садовые фигурки журавлей и цапель, гипсовые садовые гномы, гипсовые кошки, гипсовые совы, гипсовые кладбищенские ангелы со слепыми глазами, гипсовый орел, гипсовые жабы гигантских размеров, гипсовые черепахи, гипсовые утки и гипсовые филины, покрытые пылью, усеянные, как язвами, отметинами засохшего вороньего помета, пялились на нее из жухлой травы заброшенного неухоженного сада.

В дом-кошмар сотрудники экспертно-криминалистического управления заходили в специальных костюмах. Оперативникам тоже выдали маски и бумажные защитные комбинезоны. Но это помогало мало. То и дело кто-то из оперов вылетал из дома на лужайку и блевал возле клумбы.

Катя пережидала осмотр места происшествия за домом, забившись глубоко в заросли маленького сада. Но и сюда порой, с порывами ветра, достигала вонь разложения. У Кати все еще слезились глаза: трупные газы — вещь коварная. Ей казалось, что садовые фигуры — стражи этого места, окутанного смертным зловонием, — следят за ней выжидательно и зловеще. О, они-то знают, что здесь случилось! Но молчат. И не скажут, потому что сама смерть наложила печать молчания на их гипсовые уста.

Полковник Гущин, коего долг обязывал присутствовать при осмотре места происшествия, в маске и бумажном костюме защиты выскакивал из дома каждые десять минут. И все пытался найти себе занятие вне стен, пропитанных трупным ядом.

— Быкова Александра, двадцати девяти лет, документы у нее в сумочке, — прохрипел он, сдергивая маску и падая на панцирь гипсовой черепахи, используемый как садовый табурет. — Сумка валяется в комнате, деньги там в кошельке, пять тысяч, кредитка, ключи от дома. Все цело. Но на сумке — кровавые отпечатки. Убийца брал ее в руки, рылся в ней. Хотя эксперты сказали — это просто пятна, для дактилоскопии непригодны, потому что убийца был в резиновых перчатках.

— Сколько же она лежала в этом доме? — спросила Катя.

— Давность смерти — не менее недели. Эксперты установили по степени разложения тела, по личинкам, всей этой нечисти, что там кишмя кишит. Неделя для трупа в закрытом помещении! — Гущин покачал головой. — Этот дом — он и мастерская, и жилой. У Быковой диплом на стене — награда с какого-то художественного конкурса, скульптор она была. В мастерской завались этой дряни незавершенной. — Гущин кивнул на садового гнома, выглядывающего из травы, как партизан. — Она этим торговала. И для кладбища ангелов лепила. Там, кроме мастерской, еще кухня и жилая комната. Диван разложен как двуспальная кровать, и полно мужских вещей — обувь, одежда. На раковине — бритва. Эксперты сейчас собирают все, что можно исследовать на ДНК. Будут сравнивать. Я думаю, он… этот наш Кравцов, жил здесь, с ней, с этой Быковой. Если ДНК совпадет, то все наши сомнения отпадут. Ее убили топором. Эксперт пока не может сказать точно, какое именно число ударов ей нанесли, из-за сильного разложения тела, но я и без его выводов вижу — девчонку изрубили как бифштекс. Но никаких частей тела не отчленяли, в отличие от Кравцова.