— Привет, — ответила Пелопея. — А чего вы, полиция, снова ко мне?

— Они маме сказали — Кравцова убили, — сообщил Гаврила. — Ло, ты сядь, они же вопросы начнут задавать. Это долго. Это мы все уже проходили.

Он взял из рук сестры стакан с кофе. И она села на скамью. Младшая, Грета, уселась рядом с ней, глядя на Гущина и Катю исподлобья.

— Мы не заплачем от этой новости, правда, Ло? — спросила она. — А вы что думаете, это Ло его убила, отомстила за аварию, за свой пузырь мочевой, разорванный его тачкой? А как его убили? Он мучился перед смертью?

— Он мучился перед смертью, — ответила Катя злой Грете.

— Отлично. И долго?

— Грета, умолкни! — шикнул на сестру Гаврила.

— Я просто знать хочу. И Ло будет интересно послушать.

— Грета, не надо, пожалуйста, — тихо попросила Пелопея.

И сестра тут же стихла, отвернулась, достала из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку. Закурила.

Катя подумала, что ее версия, столь скоропалительно озвученная полковнику Гущину, что Виктор Кравцов после аварии, раскаявшись и влюбившись, стал любовником Пелопеи, не выдерживает никакой критики.

Нет, ради той, прежней, что на фото, он бы мог как в омут с головой в любовь… Бросить дом, жену… Ради этой, новой Пелопеи — вряд ли. Да и младшие бы не позволили — вон как Грета глазами зло сверкает. Ненависть и отчаяние здесь укоренились и дали горькие плоды. И три года — это не срок.

— Пелопея, Кравцов не пытался с вами встретиться, как-то связаться после аварии? — спросил Гущин.

— Говорят, он приходил, когда я в больнице была. Но я этого не помню. Нет, мы не встречались. Папа с ним как-то столкнулся у следователя — он мне говорил.

— Как вы оказались тогда в Бронницах?

— Я не знаю. Меня сотни раз уже спрашивали об этом. Я не помню.

— А что вы помните? — спросила Катя.

— Ну, многие вещи. Но это все из давнего — детство, как мы здесь все жили, на Патриарших, школу, университет. Я не помню того, что было со мной до аварии. Совсем. Я и аварию не помню.

— Вы пробовали обратиться к психологу?

— Я и сейчас к нему хожу.

— И что он говорит?

— Амнезия, — Пелопея постучала костяшками пальцев по скамье. — Стук-стук, глухой звук. Я боюсь его, он маме скажет, что меня в психушку надо отправить.

— Никто тебя никуда, ни в какую психушку не отправит! — сказал Гаврила и взял ее за руку. — Выбрось это из головы. Я не допущу, не позволю. Даже если мама после развода начнет устраивать свою жизнь, тогда мы… я стану заботиться о тебе. Я всегда буду заботиться о тебе.

— Да, я знаю, спасибо, братик, — безучастно ответила Пелопея и повернулась к Кате: — А кто убил этого человека?

— Мы пока не знаем, — сказал Гущин, не дав Кате и рта раскрыть. — Мы только начали расследование. Сразу вспыли обстоятельства той аварии, поэтому мы и решили побеседовать с вами.

— Я бы рада помочь вам, да не могу. Думаете, мне самой нравится вот так жить, словно у меня кто-то в голове ластиком все стер? Думаете, я не пыталась вспомнить? Я пыталась так сильно, что раньше у меня даже голова болела адски. Но все зря. Это не в моей власти, поймите.

— Мы понимаем, — сказал Гущин. — Вы уж нас простите за беспокойство, девушка. Меньше всего нам хотелось доставлять вам неприятности своей назойливостью. Мы сейчас уйдем. Последний вопрос: вы до аварии машину водили?

— Да, меня папа учил, еще школьницей. Мы же за городом жили тогда, машина необходима.

— Навыков вождения не утратили?

— Нет, — Пелопея улыбнулась. — Хоть это со мной. Когда я оставила костыли и ходунки, папа сказал, что на машине легче, чем пешком. И я села за руль — дома, возле гаража. Он боялся, что я все забыла. Но этого я не забыла. Руки сами все помнили, ноги тоже.

— Ло на машине не ездит, — затягиваясь дымом сигареты, отрезала сердитая Грета. — Куда тут ездить? Мы все время здесь, на Патриках толчемся.

Они так и остались на скамейке, когда Гущин вежливо попрощался. Сидели втроем, голова к голове, шушукались, явно делясь впечатлением от визита полиции.

Бесплодного визита…

Катя вынуждена была это признать.

Шагая в направлении Большого Патриаршего переулка, она оглянулась. Пруд показался ей словно подернутым пленкой. Вода не может выглядеть так гладко — это неестественно.

Та скамейка напротив дома с башенками снова пустовала. Катя оглядела тесную Малую Бронную, сонные, застывшие разноцветные дома. Отчего-то было неприятно думать, что по этой нарядной, как пряник, улице некогда (пусть только лишь в романе!) катилась, как бильярдный шар по сукну, пачкая кровью мостовую, отрезанная, отчлененная от туловища голова.

А другая отчлененная — отрубленная топором — голова до сих пор так и не явила себя свету, скрываясь в своей тайной лесной могиле…

— Жаль девчонку, — сказал полковник Гущин, когда они с Катей шли по Спридоновке к месту парковки. — Словно розу сломали и раздавили каблуком. А мать — это даже не роза, это целый розовый куст. Очень красивая женщина эта Регина Кутайсова! Но что-то с ней не так.

Катя покосилась на полковника. Каким языком выражается полковник полиции! Сломанная роза… розовый куст… Однако верен полицейскому правилу: даже в припадке тайного восторга что-то подозревает.

— Во-первых, наш приезд ее испугал, — продолжил Гущин, пикая брелком сигнализации и открывая машину. — А во-вторых, она не сказала нам правды.

— Да она, Федор Матвеевич, вообще нам ничего не сообщила. Так, общие, уклончивые фразы, — заметила Катя. — И муж ее тоже мало что сказал. Младшие Кутайсовы смерти Кравцова обрадовались, даже не скрывали. Пелопея… видно, что она сильно травмирована. И дело не только в сломанных костях.

Гущин хотел что-то возразить, но у него заполошно зазвонил мобильный.

— Федор Матвеевич, нашли мы компаньона Кравцова! — доложили оперативники. — Фамилия его Гукасов. Он по телефону нам сказал — Виктора не видел дней десять, разговаривал с ним опять же по мобильному. Кравцов ему отпуск разрешил взять на две недели — все равно, мол, заказов нет. Но сказал, что дела скоро поправятся, мол, и средства будут, так что они аренду на рынке павильона продлят. И еще, самое главное: про любовницу Гукасов ничего конкретно не знает, но знает, что напарник его развелся. И несколько раз, когда они поздно вечером с рынка на одной машине возвращались, он Кравцова подвозил к бывшему Мосрентгену — это за Николо-Хованским кладбищем. Там торговые склады и разные мастерские. Гукасов сказал, они там товары брали на реализацию для оформления участков у некой Саши. Это женщина молодая, ей тридцати нет, по описанию Гукасова. Так вот, туда он Кравцова и подвозил ночью. Тот явно у девицы ночевать оставался в мастерской. Федор Матвеевич, скорее всего, Саша и есть пассия Кравцова. Мы сейчас едем к Гукасову, допросим его, а оттуда махнем к Саше на Мосрентген.