— Вы ведь отсутствовали в то время? — спросил Гущин.

— Я за неделю до этого улетела в Монте-Карло.

— Ваш отъезд был как-то связан со ссорой с вашим мужем?

— Платон назвал то, что было, ссорой? — Регина посмотрела на Гущина. Тот еще пуще залился краской, стал пунцовым.

— Ваш муж сегодня сообщил нам, что незадолго до аварии Пелопея уехала из вашего дома на Новой Риге сюда, в эту квартиру, из-за неприятностей в семье, — тут же пояснила Катя.

— Это были не ссоры, это был крах нашего брака, — сухо ответила Регина. — Но Платон неточно вам сказал. Пелопея жила здесь, на Патриках, и раньше — когда училась в университете, во время сессий, и потом оставалась здесь, в Москве, а не ехала за город. Окончательно она решила жить отдельно примерно за полгода до аварии. Переехала сюда. Мы с Платоном не возражали, она достаточно взрослая и самостоятельная. И когда она зимой перебралась сюда совсем, наш брак еще не рухнул. То есть я тогда еще не подозревала, что Платон мне изменяет.

— Некоторые сотрудники полиции в Бронницах полагают, что Пелопея не сама приехала туда, а с кем-то, кто либо забрал ее отсюда, из этой квартиры, либо похитил, — сказала Катя. — Инспектор Мамонтов, например. Он с вами беседовал?

В памяти Регины в этот момент возникла картина — яркая, как киношный кадр, не потускневшая за все эти долгие три года.

Она курит украдкой под лестницей возле лифтов в Институте Склифосовского. Ее не пустили в реанимацию к Пелопее, которой сделали вторую операцию после Бронниц. Врач не пустил даже на порог реанимации, через час ожидания вышел сам — состояние тяжелое, делаем все возможное.

Регина жадно затягивается сигаретой, кашляет, чувствует, что слезы…

Слезы чертовы…

Кто-то есть у нее за спиной — она резко оборачивается, готовая к тому, что и из этой тайной курилки ее сейчас выгонят санитарки или наорут.

Тот парень-гаишник, высокий и крепкий, как скала, стоит и смотрит на нее сверху вниз, точно оценивает или жалеет.

«Вашу дочь увез в Бронницы насильно в пустующий дом в Петровском этот человек — Виктор Кравцов. Он похитил ее. Это он раздел ее догола, накачал наркотиками. Ей удалось как-то вырваться от него. И он пытался ее убить, когда догнал на Старой дороге. Это не просто авария. Никто не хочет этого понять — поймите хоть вы, ее мать. И берегите от него Пелопею. Для него самое страшное — это если к ней вернется память. Возможно, он снова попытается ее убить, он не может допустить, чтобы она все вспомнила о нем. Этот человек опасен. Он лжет, не верьте ему. На Старой дороге все было совсем не так, как он описывает. Все это ложь. Он лгал и мне, и следователю, солжет и в суде, если суд состоится. Берегитесь его. Он смертельная угроза для вашей дочери».

Регина вспомнила, как сердце ее в тот момент пронзило точно иглой.

Смертельная угроза…

— Инспектор Мамонтов считал, что Кравцов лжет, что там, на той дороге, ночью, все было совсем не так, — сказала она. — Я много раз разговаривала с дочкой, пыталась выяснить… пыталась помочь ей вспомнить. Но это ни к чему не привело. А сейчас Кравцов, вы сказали, убит?

Полковник Гущин выдержал ее ясный взгляд, в котором мерцал, словно огонек, тайный вызов.

— Могло произойти что-то еще, — сказала Катя. — А что вы сами думаете о случившемся?

— Я не знаю. Я не могу себе простить, что улетела тогда отдыхать. Оставила Пелопею и… весь этот ужас обрушился на нее и искалечил ее не только физически, но и всю жизнь ей сломал. А меня не было рядом. Я не смогла защитить свою дочь.

Может, не смогла тогда защитить, но отомстить сумела. Отомстить маньяку и похитителю. Прикончить его. Обезглавить. Отрубить руки, чтобы никто не сумел опознать его и связать с той аварией, связать с Пелопеей.

Все это пронеслось в голове Кати. Но она тут же отогнала от себя этот бесполезный, назойливый рой догадок. Рано, рано, ничего пока не ясно.

— Да ничего вроде не предвещало тогда всего этого кошмара, Регин, — молчавшая доселе Сусанна Папинака положила руку на плечо подруги. — Я рассказывала тебе. Ло казалась такой жизнерадостной, такой веселой. Я встретила ее здесь, на Патриках, примерно за неделю до того, как все случилось, — она обернулась к Гущину и Кате. — У нас в Спиридоньевском имеется лавочка — наша зеленная эколавочка. Я встретила Ло там, она покупала хлеб, багеты и еще что-то, уже не помню. Мы поболтали, я сказала, что сама, может, на днях слетаю в Монте-Карло, пока у меня шенген не закончился. Ло выглядела как принцесса. Она вообще была чудо как хороша. Регин, покажи им фотографию! Ло выглядела такой радостной, такой счастливой. Она просто вся светилась.

Регина поднялась с дивана и направилась в глубь огромной квартиры.

— Для меня был настоящий шок, когда я узнала, — шепнула Сусанна, понизив голос. — Голая… ночью… где-то у черта на куличках, в какой-то деревне…

— В лесу, — поправила Катя. — Это произошло на лесной дороге, недалеко от дачного поселка Петровское.

Регина вернулась с большой фотографией в руках.

Они все стояли обнявшись на этой семейной фотографии и улыбались в объектив. Отец, мать и их дети.

Катя увидела в центре между родителями невысокую девочку лет четырнадцати — довольно невзрачную, серенькую как мышь, — младшую дочь Грету. Парень столь же непримечательной внешности, в круглых очках, слегка сутулый, стоял рядом с Региной. Сын Гаврила. А рядом с отцом стояла она…

Пелопея…

Катя ощутила, как у нее перехватило дыхание.

Девушка отличалась редкой, изысканной красотой. И даже в сравнении с ослепительной красавицей матерью она как магнит привлекала к себе все взоры.

Если Кравцов и правда маньяк, неудивительно, что он возбудился, лишь увидев ее случайно, и украл, увез ее — для себя.

Если он не маньяк, то опять же неудивительно, что он мог влюбиться в нее без памяти после аварии. И бросить все — и жену, и детей.

Гущин смотрел на фото. Потом посмотрел на Регину, словно сравнивая мать и дочь.

— Вот какая она была. Теперь идемте, увидите, что с ней стало. Во что этот человек — Кравцов — превратил ее, — тихо сказала Регина.

Они не стали больше расспрашивать ее. Им было необходимо встретиться с Пелопеей.

Сусанна осталась, а они спустились во двор. Регина набрала номер мобильного.

— Они в сквере, — сказала она, кивая на желтый павильон ресторана у Патриаршего пруда.

Но повела их не к павильону, а по аллее. Дорожку усыпала палая листва. Но вот странность — ни один желтый лист не плавал на зеленой поверхности воды, гладкой как стекло. Они прошли мимо скамейки, на которой никто не сидел. Катя оглянулась — скамейка напротив пастельного дома с башенками и нелепым подъездом в виде кокошника. Наверное, именно здесь все и случилось — как о том повествует булгаковский роман. Толстый кот… Регент в клетчатом, и тот, другой, у которого один глаз зеленый… нет, карий, а второй мертвый…