Танк полз прямо на Дашу, отметившую мимоходом, что густые,длинные волосы миллионеровской дочки прекрасно расчесаны – либо ее безумие непростирается столь глубоко, чтобы забыть о внешности, либо сюда регулярнопригоняют парикмахершу. Вероятнее всего второе.

Она непроизвольно отступила на полшага, когда большойзеленый танк замер у самой решетки. Женя подняла голову, безмятежно улыбнулась,чуть приподняла танк, заставив его подпрыгнуть, громко сказала:

– Пх!

И выпрямилась, слегка пошатнувшись. В движениях было все женечто скованное, механическое – медикаментов не жалели – и лицо застывшее, чутьобрюзгшее. Но глаза были красивые, серые, прозрачные, полные то ли веселогобезумия, то ли безумного веселья. Столкнувшись с ней взглядом, Даша испыталавесьма сложные чувства, которые ни за что не взялась бы сейчас истолковать.Недоверие, страх, отвращение? Все вместе?

К ней протянулась через решетку тонкая, изящная рука, и Дашана миг растерялась.

– Дай пистолет, – сказала Женя, вперившись в неепрозрачным, пустым взглядом.

Даша оглянулась на врача. Тот безмолвствовал. Охранничкитоже растерялись, не имея, должно быть, инструкций на сей счет.

– Нету пистолета, – проговорила Даша скованно.

– Ну и жадина, – безмятежно сказала Женя,отступила на пару шагов, подняла к груди сжатый кулак, потом выбросила еговперед, словно отдавая салют невидимой шпагой. – Вив ле брюмер!

И словно вмиг потеряла интерес к стоявшим по ту сторонурешетки – повернулась на пятках, снова слегка пошатнувшись при этом, опустиласьна коленки и покатила танк в сторону кровати, припевая:

– Вив ле брюмер, вив ле брюмер…

Врач выжидательно покашливал. Бесполезно. Все впустую.Отойдя в сторону, Даша поманила того из охранников, кто был постарше. И сказалабез выражения:

– Мне надо встретиться с Калюжным. И побыстрее.

– Боюсь, не получится…

– А вы не бойтесь, – сказала она почтигрубо. – Вы ему просто скажите, что это рандеву может пойти на пользу нетолько мне, но и вашему боссу…

«Дело прямо-таки шибает интеллектуализмом, – угрюмодумала она, шагая следом за врачом к желанному выходу. – Мерилин Монро,загадочные эскизы (исполненные, как показала экспертиза, хорошими импортнымикрасками), музыка, картины, шоу-бизнес, переплетение творческих иоколотворческих интриг… Теперь еще и брюмер. Сие искусственное и недолгопрожившее название месяца история связывает с одним-единственным значительнымсобытием – восемнадцатого брюмера (год, правда, Даша точно не помнила) Наполеонномер один совершил государственный переворот, разогнав тогдашний парламент,или как он там именовался…» И больше со словом «брюмер» не связано ничегомало-мальски выдающегося – словоохотливый гид, кое-как разумевший по-русскиполицейский, говорил ей это в Париже.

…Она еще вчера составила для себя на бумаге нечто вродедебета-кредита. Слева – наиболее значительные события из жизни Мерилин Монро иее наиболее известные пристрастия. Справа – эквивалент данных событий ипривычек, но уже касаемо той Монро, что именовалась Маргаритой. В графе«киносъемки» справа красовался прочерк, а вот напротив нескольких другихпозиций – предусмотрительно оставленное до детального выяснения пустоеместо.

И потому первой ее мыслью после Ниночкиных слов было: «Нувот, ставим галочку…»

– Дневник?

– Ага, – сказала Ниночка. – Дневника я нигдене нашла. Такая большая, довольно толстая тетрадь…

– В красной обложке? – спросила Даша.

– Нашли?

– Да нет, – сказала Даша. – У Мерилин былдневник в красной обложке.

– Ага, вот то-то и оно… Ритка и здесь должна былакопировать кумира, сами понимаете. И все это выглядит тем смешнее, что онатерпеть не могла писать что-то в дневнике. Однако старалась.

– Ты в этот дневник заглядывала?

– Нет, она никогда не давала. Понедельник у нееименовался «писучим днем» – хоть пару строчек, но следовало, взяв себя зашиворот, внести на скрижали… Ваши хорошо смотрели?

– Хорошо, – кивнула Даша. – Нигде ничего. Амог он лежать в той шкатулке?

– Вы знаете, вполне. По размеру подходит, туда тритаких дневника упрятать можно…

В кончиках пальцев возник знакомый зуд – нетерпения иазарта. Она торопливо спросила:

– И больше ничего не пропало?

– Ничего, я хорошо осмотрелась…

– Ну ладно, – сказала Даша. – Как живется, необижают?

– Да вы что, нормальные девчонки…

– Вот и прекрасно, – Даша поднялась. – Завахту и носу не высовывать, никаких звонков, потерпи уж…

– А надолго?

– Потерпи, – уклончиво сказала Даша. – Пока…

Вышла в коридор.

Три девушки, курсанты, не без почтительности дожидавшиеся вотдалении, вопросительно воззрились на живое олицетворение того, что избранныйими путь способен вознести неглупое существо женского пола к олимпийскимвысотам. Мысль эта читалась в их распахнутых глазищах так наглядно, что Дашестало стыдно и неловко – не расхолаживать же соплюшек первого года обучения…

– Как постоялица? – тихонько спросила она убелобрысой Ксаночки.

– Нормальная девчонка, ничего…

– Приглядывай, Ксана, – сказала Даша. – Но только,я тебя умоляю, без глупых излишеств. Она у нас даже не подозреваемая, так чтоне надо искать у нее в носовом платке зашитых наркотиков и надеяться, будтоночью во сне станет бормотать роковые тайны… Однако, если вздумает кому-тозвонить, я должна знать моментально… Всего хорошего, кадеты! – отдалачесть двумя пальцами на французский манер, повернулась и быстро пошла прочь покоридорам альма матер, не испытывая, в общем, ни умиления, ни ностальгии.

Интересно, способна ли история, вопреки Марксу, повторятьсяне в виде фарса, а в облике столь же натуральной, как и в первый раз, трагедии?И можно ли, старательно моделируя жизнь своего кумира, нарваться на те жеопасности, что тридцать с лишним лет назад кумира сгубили?

Так сразу и не скажешь…

Даша, разумеется, не взялась бы определять, насколькоправдива версия об убийстве Мерилин Монро. Чертовски трудно решатькриминалистическую загадку, случившуюся три с лишним десятка лет назад, да ещена другом конце света, в чужой стране. В этой версии есть своя сермяжнаяправда, и не более того.