Видение промелькнуло как молния, но было тем не менееудивительно отчетливым. Я резко повернулся к Шарлотте и встретил ее холодный,вызывающий взгляд, словно побуждающий меня произнести вслух пришедшую на умдогадку. Старик, в свою очередь, долго не сводил с меня пристального взгляда ивнезапно оглушительно расхохотался, заставив вздрогнуть от неожиданности всехприсутствующих.

– Ради всего святого, Антуан! – взмолиласьсимпатичная кузина.

– Отец, выпей вина, – предложил старший сын.

Черный слуга Реджинальд потянулся за бокалом, но стариквдруг сам поднял обе руки, уронил их на стол, а затем, зажав ими бокал, сгорящим взором поднес его ко рту и выплеснул содержимое себе в лицо… Винопотекло по подбородку, однако несколько капель все же попали в рот.

Сидевшие за столом замерли в ужасе. Реджинальд оцепенел. Итолько Шарлотта, с едва заметной улыбкой наблюдавшая за проделкой старогоджентльмена, суровым тоном произнесла, поднимаясь из-за стола:

– Ну хватит, отец, вам пора в постель.

Рука старца со стуком упала на стол. Реджинальд тщетнопопытался поймать выпавший из ослабевших пальцев бокал – тот опрокинулся,остатки вина залили скатерть.

Окаменелые челюсти вновь разомкнулись, и глухой голоспроизнес:

– Я устал от разговоров. Пожалуй, мне лучше уйти.

– Да, нужно отдохнуть. – Шарлотта подошла к егокреслу. – А мы вас навестим.

Неужели больше ни одной живой душе не бросился в глаза весьэтот ужас? Разве никто не видел, что безвольными конечностями старика управляетдьявольская сила? Реджинальд поднял старца на ноги и повел прочь из зала –точнее, даже не повел, а понес, ибо старший Фонтене уронил голову на грудь и,казалось, не мог уже и пальцем пошевельнуть. Кузины молча, с отвращениемсмотрели ему вслед. Пьяные братья едва ли не кипели от злости, а доктор, толькочто осушивший очередной бокал красного вина, лишь качал головой. Шарлоттапроводила старика невозмутимым взглядом и, едва дверь за ним закрылась,вернулась на свое место за столом.

Наши глаза встретились. Готов поклясться, что ее взор в тотмомент горел ненавистью ко мне за то, что я все понял. Пытаясь скрытьнеловкость, я отпил немного вина – оно было отменного вкуса, хотя, как я успелзаметить, чересчур крепкое – и почувствовал, как по всему телу разлиласьнепривычная слабость.

– Я уже много лет не видела, чтобы его руки такдвигались, – подала вдруг голос глухая старуха, та, что была похожа нанасекомое. Она обращалась ко всем и одновременно ни к кому конкретно.

– Ну а мне показалось, что говорил не он, а самдьявол! – откликнулась симпатичная дама.

– Черт бы его побрал, он никогда не умрет, –прошептал Андре, падая лицом в тарелку, и мгновенно заснул. Его опрокинутыйбокал скатился со стола.

– Да, его умирающим не назовешь, – с тихим смешкомсогласилась Шарлотта, по-прежнему взирая на все происходящее с самымневозмутимым видом.

И тут все вздрогнули. Неожиданно откуда-то с лестницы –наверное, с верхней площадки – донеслись раскаты жуткого хохота, от котороговсех присутствующих буквально передернуло, – старик еще раз напомнил осебе.

Лицо Шарлотты приняло суровое выражение. Нежно похлопав мужапо руке, она поспешно покинула обеденный зал, успев все-таки при этом броситьвзгляд в мою сторону.

Наконец старый доктор со вздохом объявил, что должен ехатьдомой, однако к этому времени он так напился, что, несмотря на неоднократныепопытки, не в силах был встать из-за стола. Как раз в это время прибыли еще двагостя, хорошо одетые французы. Им навстречу тут же направилась симпатичнаяпожилая дама, тогда как остальные три уже покидали обеденный зал. Самая старшаяиз них, сморчок, при этом злобно оглядывалась на уснувшего лицом в тарелкеАндре и что-то недовольно бормотала себе под нос. Пьер тем временем поднялсяиз-за стола и помог встать напившемуся доктору, после чего парочка,покачиваясь, удалилась на террасу.

Оставшись наедине с Антуаном, – сонм рабов, убиравшихсо стола, не в счет, – я спросил хозяина дома, не пожелает ли он выкуритьсо мной сигару, и добавил, что как раз в тот день приобрел две штуки вПорт-о-Пренс, кажется неплохие.

– О, в таком случае вы должны попробовать мои – изтабака, который я здесь выращиваю, – объявил он.

Мальчишка-раб принес нам сигары и огня и остался стоятьрядом со своим господином, чтобы давать тому затянуться, когда он пожелает.

– Вы должны простить моего отца, – тихо произнесАнтуан, словно не желая, чтобы его услышал кто-либо, кроме меня. – Ум унего чрезвычайно острый. Это все ужасная болезнь виновата.

– Прекрасно понимаю, – отозвался я.

Из гостиной напротив, где расположились остальные участникиобеда, доносились смех и оживленный разговор. Судя по всему, Пьер с докторомтоже участвовали в общем веселье.

Двое черных рабов, совсем еще мальчики, тем временемпытались поднять из-за стола Андре. Тот в ответ лишь злился и что-то бормотал впьяном возмущении, а потом резко вскочил и ударил одного из мальчишек таксильно, что бедняга расплакался.

– Не глупи, Андре, – устало урезонил родственникаАнтуан и сочувственно обратился к пострадавшему: – Подойди сюда, малыш.

Раб подчинился, а буян вне себя от ярости вылетел изобеденного зала.

– Возьми монету из моего кармана, – велел мальчишкехозяин. Тот не заставил себя ждать – похоже, ритуал был ему хорошо знаком – и ссияющими глазами зажал в руке награду.

Наконец появилась хозяйка дома в сопровождении Реджинальда,и на этот раз вместе с ней был розовощекий малыш, благословенный агнец, и двеняни-мулатки, ни на шаг от него не отходившие, словно это не ребенок, адрагоценная фарфоровая чашка, готовая в любую секунду разбиться.

При виде отца малыш радостно засмеялся и задрыгал ножками, вто время как несчастный калека не в силах был шевельнуть рукой, чтобыприласкать сына. Какое печальное зрелище!

Тем не менее Антуан в ответ улыбнулся, а когда прелестноесоздание на несколько мгновений опустили ему на колени, нежно поцеловал светлуюголовку.

Никаких тревожных признаков в поведении ребенка я незаметил, но, уверен, в столь юном возрасте болезнь не давала о себе знать и уАнтуана. Дитя унаследовало лучшие черты как от отца, так и от матери – явпервые видел такого очаровательного младенца.

Наконец мулатки, обе очень симпатичные, получили разрешениезабрать малыша и унести в детскую – подальше от мира, таящего в себе столькоопасностей.