– В Илунге нет работы, – пожимает плечами Ме-лона. – Не у всех родители – знаменитые ученые, знаешь ли. В Траминере больше богачей, чем в Аркаиме, Дорне и Илунге вместе взятых, тут толком нет среднего класса, кроме кучки новых истинных, и то… для нас это все‐таки тоже богачи, разве что родовых поместий у них нет.

Брайт чувствует, как щеки заливает краска. Они с отцом никогда не считали деньги. Их не было много, но определенно хватало на хорошую обувь и модные рюкзаки. Блэк всегда находил лишний колет и никогда не думал о будущем, в котором этого колета не будет.

– Но как же этот ваш Орден? Он же зверствует и устраивает охоты на иных! – Брайт видит, как сестры Ува быстро ставят защиту на стаканы, чтобы те не разбились, а потом синхронно салютуют ими.

– Так было… ну если не всегда, то последние лет тридцать. Охота – новинка, но как будто не так она и ужасна в общей массе. Это игры аристократии. Мы туда не лезем.

– Но это неправильно! Несправедливо и отвратительно! Они убивают, да?

– Не обязательно, – шепчет Лю. – В разные периоды по‐разному. Сейчас стало немного хуже. Им надоели иные… И мэр Хейз метит в правительство, чтобы выдавить из Траминера всю грязь на законодательном уровне. Детишки орденовцев немного… расшалились. – Она смущенно краснеет. – Но они не гоняются за иными каждую ночь. Просто никто не знает точного… графика этих рейдов. И там никто не страдает серьезно, правда. Если сами не ввязываются в драки, конечно.

Кажется, впервые про охоту говорят не отводя глаза, и Брайт собирается выяснить уже, что к чему. Она цепляется за свой остывающий стакан и жадно слушает слова девочек.

– Зачем им это?

– Есть теория… – начинает Лю.

– Есть теория, что дети не должны отвечать за грехи отцов, – перебивает Нимея. – А если и станут отвечать, то урок будет усвоен уже навсегда. Если припугнуть молодняк и не дать ему жизни, то больше вероятность, что новые поколения просто переберутся в другие места, вот Орден и выпускает своих щенков. Пугать. Мы все делаем вид, что это не так, что мы не знаем их имен, но мы знаем. Мы делаем вид, что нас не травят, но нас травят. Делаем вид, что не будет новой гражданской войны, но она будет.

– Когда?

– Когда орденовцы спасут своих щенков от смерти. Тогда они сделают всё, чтобы нас не стало.

– Так бегите, пока не поздно!

– Это наш дом! – восклицает Нимея. – Мы не виноваты, что они думают иначе! Магия магией, здорово, что магия земли хранится в Траминере, но мы такие же люди, как они! И пока Траминер наказывает не нас, а их. Вот они и решили, видимо, что раз умирают их дети, то будут умирать и дети иных. К черту их! Я траминерка, потому что родилась тут. То, что глаза у меня не зеленые, а земля меня не слушается, ничего, в сущности, не значит! Весь мир это принял, кроме этих чертовых ослов! Если будет война, я буду бороться за свой дом.

– Я тоже, – шепчет Лю со слезами на глазах.

– И мы… – Сестры сжимают бокалы крепче.

Брайт молчит. Это не ее война. Она в ней только инструмент, а держит его проклятый Орден.

В комнате темно, тихо. Девочки уснули сразу же, как их головы коснулись подушек, а Брайт не спится. Она боится, что что‐то почувствует, потому что только сегодня она осознала все минусы связи с Хейзом. Если он пойдет на охоту, вдруг она об этом узнает? Вдруг ощутит кровожадное и восторженно-злое чувство? Или боль? Или страх? Какие эмоции входят в список допущенных для их связи, а какие – нет? Боль – да. Он это доказал. Злость – да. Она это доказала. Что еще? Страх? Радость? Эйфория? Возбуждение.

Это происходит мгновенно, в одну секунду, будто кто‐то поставил отложенный старт, ждал, когда до Брайт дойдет, что не только охоты нужно бояться. Она успевает только закрыть глаза, приняв решение, что нужно уже заснуть и будь что будет. Но, увы, не успевает. Это активируется мгновенно. Накатывает мощная волна ни с чем не сравнимого, чистого возбуждения. Щеки загораются, в легких становится тесно, и каждый вдох дается с трудом. Как? Что он… делает… Известно что. Интересно с кем? Не интересно.

Такое бывало и раньше, но не так остро и ярко, и Брайт была уверена, что легко справляется с этими приступами. Она сжимает виски, стараясь не думать о Рейве Хейзе. Она вообще никогда не думала о таком, к своему стыду. Все кругом говорят о сексе, даже в этой самой комнате тема уже пару раз мелькала. Нимея совсем не стыдится рассказывать о своей личной жизни, а Лю слишком всем интересуется, как любая Сладкая Вата, ответственная даже в вопросах интимного характера. Но Брайт – нет. Нет. Ей НЕ интересно. Ей НЕ хочется это ощущать.

Она сжимает покрепче ноги и думает о том, насколько это странное неуместное чувство. Стыд, какой же стыд… В голове против воли возникает живая, детальная картинка с Рейвом Хейзом. Первое, что она вспоминает, – его штормовой дождливый запах, свежий и дразнящий. Потом – рост, он высокий. Плечи – они широкие. Руки – сильные. Она отчаянно идеализирует его в своих фантазиях под действием чужого возбуждения и ничего с собой поделать не может. Даже белая прядь волос, спадающая на лоб, даже зеленые глаза, даже перстень на указательном пальце – все слишком соблазнительно в непрошеных фантазиях.

– Черта с два я сдамся, – шипит она в подушку.

Между ног попадает край одеяла, и Брайт с шипением его откидывает, едва ощутив что‐то близкое к – шепотом – удовольствию. Ну почему он? Какого черта? Почему нельзя чувствовать то, что чувствует он, а представлять того же Энга? Ясно почему. Это его эмоции в ее голове, от них никуда не уйти, и это чертовски бесит!

Это слишком противно и тошнотно, так что Брайт срывается с кровати и идет в ванную, чтобы остаться наедине с собой, умыться и отдышаться.

Сейчас бы на воздух, на пробежку, а лучше полетать. А еще лучше – поплавать! Под водой все эмоции трансформируются, перерождаются. Это могло бы помочь, но высунуть нос в комендантский час – страшно. А еще неизвестно, к чему приведет потеря контроля. Быть может, сирена облизнется и пойдет искать свою жертву.

Брайт начинает колотить что‐то сродни лихорадке, и тело просто загорается. Как можно любить все эти чувства и сознательно их хотеть, это же как минимум… больно! Да! Это действительно зудящая, нудная, противная боль! И если весь смысл только в том, чтобы эту боль устранить, то ради чего столько шума?

Отвлечь… нужно себя отвлечь. Она сидит на полу, прислонившись к холодной стене в надежде остудить тело, но это не помогает. Давящее чувство пустоты и желания одновременно способно свести с ума! Наверное, находиться там было бы куда проще, но сидеть одной и чувствовать все так ярко – это просто убийство.

Душ. Холодный. Очень холодный душ! Она врубает смеситель на полную и сдавленно стонет в первую секунду, идея не лучшая, приходится добавить горячей, пока вода не начинает хоть немного теплеть. Не помогает. Хуже. Только хуже. Прохладные струи теперь облизывают тело, словно чьи‐то ласковые руки. И… Брайт рычит, потому что каждая капля, попавшая на кожу, будто скоро начнет испаряться. Она взвизгивает. Нет. Она не станет ЭТОГО делать. Не станет… она просто не умеет! Да, не умеет, и ей не стыдно. Что? Нет. Но иначе можно сойти с ума без разрядки. Лучше сойти. Только из интереса. Он не узнает. Неужели чертова Хейза сейчас не отвлекает чужая боль? Брайт больно! Он должен это чувствовать. Боль! Ну конечно!