Ждать скандала на людях бессмысленно, Рейв тут же хватает девчонку за руку и тянет в ванную. Тесную, переполненную женскими вещами. Влажно, холодно, не хватает воздуха. Рейв запирает дверь, одним уверенным пассом руки открывает крошечное окно под потолком. Брайт ежится от мгновенно налетевшего сквозняка.

– Что т…

Он прижимает палец к ее губам – чертовски маленьким, пухлым, розовым губам. Шипит по‐пинорски формулу, заглушающую звуки, и только потом убирает палец, однако и теперь Брайт не суждено на него накричать.

– ТВОЮ МАТЬ, МАСОН! – Ему было необходимо прорычать это, глядя ей в глаза, но и этого недостаточно. Он сжимает ее плечи и прижимает спиной к холодному кафелю.

Она всхлипывает, но смело смотрит на него своим розовым золотом. Волосы всклокочены и обрамляют маленькое хорошенькое лицо, она кажется из‐за этого слишком трогательной. Просто убийственно.

– ТВОЮ МАТЬ, ХЕЙЗ! – неожиданно вопит она в ответ, и он меняется в лице.

– Что?

– Что «что»?

– Что это? – Он отпускает ее плечо и хватает за окровавленную руку.

– Порезалась, – самодовольно отвечает она.

– Случайно?

– Случайно.

– Была чем‐то… увлечена?

– Нет… так устала, хотела спать, задремала с ножницами в руках и порезалась, – театрально вздыхает она, и тут же Рейв крепче сжимает ее плечи, так что из горла Брайт вырывается приглушенный стон. – Хватит меня трясти! – рявкает она. – Зачем ты вообще пришел? Думал, я умираю? За свою шкуру испугался?

Она слишком теплая. Под пальцы Рейва попадает обнаженная кожа, и от этого путаются мысли. Это потому что ты не закончил с Марион Порт, вот всё и не на месте. Просто не сбросил напряжение.

– Нет. Решил, что ты, – он склоняется, приблизив губы к ее уху, и искренне наслаждается тем, как ее кожа покрывается мурашками, а дыхание отчаянно сбивается, – увлеклась и решила испортить мне вечер. Мы же оба знаем, что так и было, да?

– Не понимаю, о чем ты, – шепчет она, и, к своему разочарованию, Рейв тоже морщится от мурашек, потому что теперь ее дыхание касается его ушной раковины.

– Понимаешь. Ты знаешь, чем я занимался.

– Понятия не имею.

– Какая ты трусиха… Так вот, ты знала, чем я занимаюсь. И решила меня прервать. Я польщен, что жертвой пала твоя рука. Такого ради меня еще никто не совершал. – Он шепчет это нарочито жарко и буквально слышит, как колотится ее сердце. Чувствует, как дрожат ее коленки.

– Замолчи, отпусти меня, и давай забудем этот инцидент.

– Нет, не забудем. Еще раз ты…

– Не угрожай мне.

– Не перебивай меня.

– Не указывай мне.

– А то что? – Он сжимает теперь ее талию, и она кажется слишком тонкой и твердой после мягкого, женственного тела Марион. Рейв из последних сил сдерживает стон, потому что твердость, гладкость и подростковая худоба Брайт вызывают больше жара в груди, чем соблазнительное тело Порт. – Признайся, – ласково улыбается он, против воли касаясь носом ее волос, щекоча кожу у нее на висках. – Ты завидовала той, кто была со мной, и решила все испортить. На что ты рассчитываешь, Масон, привлекая к себе мое внимание?

– Милый, – не менее жарко выдыхает она, и по его телу против воли пробегают мерзкие мурашки. – Напомню, что это не я заявилась в твою спальню. Тебе не кажется, что из нас двоих… взволнован только ты? – Она жестоко и холодно усмехается, Рейва должно это остудить.

Не остужает. Он отстраняется, сглатывает, а потом приближается снова, на этот раз вдавливая ее в стену всем телом.

– Ты меня. Не можешь. Волновать, чокнутая иная. Ищи внимания у таких, как Хардин.

– Да я что, против? – шепчет она ему в самое ухо, снова переходя с ледяного тона на жаркое щебетание. – Повторю, это ты заявился в мою спальню посреди ночи.

– Ты испортила мне свидание.

– Я просто порезалась.

– Признай. Нарочно! – Признай! – Ты не могла не чувствовать, чем я занимаюсь. Неужели так сложно было просто сбросить напряжение и пойти по своим делам? – Он нагло усмехается.

– Неужели ты думаешь, что я буду сбрасывать напряжение всякий раз, как ты зажмешь очередную истинную шл…

Он не дает ей договорить, потому что она собирается сказать что‐то слишком отвратительное и недопустимое. Рука, которая держит ее за талию, сжимается сильнее, пальцы впиваются так, что ткань футболки становится неощутима. Вторая рука вцепляется в ее подбородок. Острый, маленький, созданный для того, чтобы Рейв Хейз вот так в него вгрызался своими пальцами.

– Закрой рот. Пожалеешь.

– Я и так о многом жалею. Одним больше, одним меньше, – выдыхает она ему в лицо. А потом улыбается. Многообещающе так, самоуверенно.

Рейв качает головой.

– Когда ты уже поймешь, что за языком нужно следить? Тебя жизнь ничему не учит?

– Увы… – Она досадливо дует губы, а потом улыбается.

– Значит, я научу, – сквозь зубы отвечает он.

– Сделай одолжение, – бесстрашно отвечает она и демонстративно закатывает глаза.

Рейв долго вглядывается в ее лицо, будто не понимает: шутит она или нет? Он будто очень сильно пытается держать себя в руках, но плавает на самой грани. Это болезненное удовольствие предвкушения.

– В таком случае… можешь быть уверена, я сведу тебя с ума. – Пока он это шепчет, низко склоняясь к ее лицу, его губы касаются ее виска, и тысячи горячих импульсов простреливают оба напряженных взволнованных тела. – Ты мешаешь мне… я помешаю тебе. И буду делать это снова и снова. Пока ты не поймешь, что иные в Траминере сидят тихо. Ты пожалеешь…

Они словно оба иссушены, оба ворочают во рту сухими языками и нервно сглатывают, оба шевелят потрескавшимися губами, и оба думают: «Каково это?» Не намерение, не интерес даже, просто мысль: «Каково это… соприкоснуться?» Между ними нет воздуха, тела прижаты слишком близко, и стоять так уже просто жарко. Они не замечают, в какой момент сталкиваются лбы, соприкасаются кончики носов, но это уже происходит и превращается в настоящую пытку. Эти места жжет, но не так, что хочется отстраниться, а до ощущения сладкой приторной боли, той самой, которую Брайт не понимает. Неужели кому‐то это нравится? Да. Нравится.

– Докажи, – легко срывается с губ Брайт. – Докажи, что пожалею. Мне очень интересно на это посмотреть.