– Сумасшедшая… почему ты не боишься?

Если она не забьется в угол, то не доживет до конца месяца, не то что семестра.

Энграм Хардин ждет на крыльце с широченной улыбкой на губах. В его руке претенциозная черная роза на длинной ножке. Она настолько тошнотворно идеальна, что всем выходящим из дома очевидны намерения дарителя. Брайт появляется под руки с Лю и Нимеей, они хохочут и поддерживают друг друга, потому что с утра в соседней спальне прогремел взрыв, оповещающий, что их соседка неудачно приготовила крем для эпиляции. Это событие подняло всем обитательницам дома Р-1 настроение на пару градусов, и общее веселье не утихало до сих пор. То и дело кто‐то бросал глупые шуточки. Увидев Энга, все трое сначала замирают, а потом покатываются со смеху в повторном приступе.

– Умора, Энг, это что за палка? – прыскает Нимея и вырывает у Энграма из рук розу.

– Истинный-аристократишка разорился? – улыбается Брайт.

Энг реагирует на ее веселую улыбку покрасневшими скулами и растерянным взглядом. Он сражен такой сменой настроения, Брайт для него всегда угрюмая и погруженная в себя. Он изучает ее тонкую фигурку и нервно сглатывает. На этот раз она намотала на голову бордовый платок, из‐под которого теперь струятся пшеничные кудри, и накрасила винной помадой губы. А очки уже смотрятся вполне привычно и чертовски идут этому маленькому милому личику. По крайней мере, Энграм считает, что в Брайт все прекрасно, и только слепой не видит, что очередная влюбленность безумного бабника – это серьезно.

– Ты так потрясающе выглядишь, слов нет! – шепчет Энграм.

Брайт перестает смеяться. В ее глазах мелькает недоверие. И тут же вспоминается вчерашний вечер, до этого момента будто бы запечатанный намертво.

– Спасибо. – Она огибает его, чтобы спуститься по лестнице.

– Эй?..

– Розу оставь Нимее!

Ту и спрашивать не нужно, она уже обломала стебель, пристроила цветок себе в волосы и теперь наигранно жеманничает под смешки Лю. Брайт стала замечать это. Секс. Повсюду. Например, сейчас он был в глазах Энга. Она будто избавилась от розовых очков, потому что вдруг мир оголился и стал нервно пульсировать вспышками откровений со всех сторон. Вот парочка проходит мимо, а потом они останавливаются и начинают отчаянно целоваться. Брайт сглатывает. А еще видит, как догнавшая ее Лю смотрит на паренька из лечебного, который идет на пару шагов впереди.

– Он что… тебе нравится? – шепчет Брайт в недоумении.

– Что? Вот еще! – краснеет Лю, но все по ней ясно.

Брайт себя ощущает лишней. А еще – неполноценной, потому что так долго ничего не видела. Тут куча вчерашних детей! И у них есть личная жизнь! А она ночью зажималась в ванной комнате с – черт возьми! – Рейвом Хейзом. И Хардин только что принес свою вычурную розу. И это же естественно, что не у одной только Брайт в Академии есть подобие личной жизни.

– Эй, Энг, между прочим, расстроен и ждет, что ты… «извинишься». – Нимея шевелит бровями, будто все понимают, о чем она. Но Брайт не понимает!

– Не дождется, – шепчет она.

– У-у-у-у, – хохочут девчонки.

Утро просто блещет открытиями. Ощущение, что до этого момента Брайт ходила в скорлупе, и тут, за одну ночь, она растрескалась, слетела и мир оказался куда более красочным и пугающим одновременно.

– Эй, Брайт! – Энграм бежит следом и, догнав, идет совсем близко, так что их с Брайт плечи соприкасаются.

– Чего тебе? – Она прибавляет шагу.

– Да ладно! Я хотел пригласить тебя выпить кофе в перерыве!

Кофе. Это свидание? Ну уж нет.

– Нет, благодарю, но мне нужно готовиться… тренировать дыхание для пар Мерлы.

– Могу помочь, серьезно! Я в этом хорош!

– Это правда, Би. – Нимея улыбается. – Он меня этим летом учил.

Учил? Это в прямом смысле или в переносном? Какого черта? Они же вроде уже не дружат, может, это что‐то значит?

– И ты не особенно преуспела, – бормочет Брайт, но Нимея пожимает плечами.

– Я так себе ученица. Шикарный бассейн на заднем дворе Хардинов меня интересовал больше. – И эти двое подмигивают друг другу.

Брайт становится неуютно. Почему раньше не приходило в голову ничего такого насчет этих двоих? Или это как раз просто дружба?

– Вы же вроде уже не друзья? – в лоб спрашивает она, поглядывая на Нимею и Энграма, откровенно флиртующих, хотя рядом Брайт, которая Хардину якобы нравится.

– Мы не друзья, – отмахивается Нимея. – Но мы близкие друг другу люди.

– Не променяю Нимею на сотню девчонок, – высокопарно объявляет Энграм и целует ее в щеку.

– Так между вами…

– Не ревнуй, красотка, – ослепительно улыбается Энг и демонстративно опережает Ноку на пару шагов. Теперь он идет спиной вперед. – Если и есть в этом мире кто‐то, кого я назову сестрой, то это моя крошка Нимея, но дружить я с ней вовсе не обязан. Но помочь с парами Мерлы – вполне. Даже если она так себе ученица. Так что пользуйся мной без страха, что Нока ночью тебе выцарапает глаза.

– Да и Мерла ко мне не привяжется, а на тебя она точит зуб, – продолжает Нимея.

– Давай, Брайт, что особенного? – Лю тоже улыбается, они обе будто сговорились. И все вдруг начинают давить, настаивать, что именно Энг и никто иной спасет от кары профессора Мерлы.

– Я подумаю, – тихо отвечает Брайт, срываясь с ровного шага, чтобы удрать от однокурсниц и Энга.

Она опережает их на пару метров, глядя себе под ноги. Никогда за ней никто не ухаживал, и тем более никогда никто не делал этого так очевидно, прилюдно. Хочется достать наушники и закрыться от окружающих, но тогда они решат, что Брайт – социопатка или вроде того. Она не хочет стать чужой для этих людей, единственных из всей чертовой Академии, с кем можно поговорить.

– Би. – Он ловит ее за руку.

Брайт шипит из‐за потревоженного пореза. Энграм вопросительно вскидывает брови, Брайт мотает головой, высвобождается и тянет кулаки в рукава, пряча повязку. Почему‐то тепло пальцев ощущается инородно и интимно, как быть не должно.

– Что? – Она смотрит почти жалобно, мол, можно я уйду по‐хорошему?

– В перерыве? На нашей лавочке?

Нашей? Ну почему вдруг что‐то стало «нашим»? Брайт морщится, это ужасно неприятно – что‐то с кем‐то делить! Будто она уже себя со всеми потрохами пообещала этому аристократишке.

– А можно тискаться не посреди улицы? – Недовольный тихий голос выбивает почву из‐под ног и заставляет щеки Брайт гореть.