Она решительно вылезает из‐под душа и, не замотав волосы, идет к шкафчику. Это должно быть просто и не больнее, чем это сумасшествие. В конце концов, ее залечат, что сложного? Да и настойка, заживляющая раны, стоит в аптечке, верно? Она достает маникюрные ножнички, резко проводит острием по ладони и через тридцать секунд блаженно выдыхает. Как же быстро Рейв Хейз оторвался от своего увлекательного занятия. Потрясающе. Брайт с облегчением выдыхает и идет за аптечкой, ловя отголоски пульсирующего в теле возбуждения.

* * *

– Твою мать! – шипит Рейв, широким шагом покидая душевую кабинку, и захлопывает за собой дверцу, так что стекло напряженно звенит, грозя разбиться. – ТВОЮ МАТЬ! – А вот это уже громко, но, к счастью, все комнаты защищены от чужих ушей. Рейв не учел, что буквально все эмоции теперь на виду. – Твою. Мать. Масон.

Он со всей силы пинает ни в чем не повинное кресло и надеется, что девчонке от этого станет больно. Рейв просто в бешенстве. Ничком падает на кровать, чувствуя, как гудят мышцы и пылает кожа. Капли стекают по телу, и простыня становится отвратительно мокрой.

– Я что‐то сделала не так? – Жалкий, тихий голос звучит раздражающе покорно.

Рейв открывает глаза, смотрит в потолок, потом слегка поворачивает голову и косится на Марион Порт. Хорошенькую блондинку с нежными почти оливковыми глазами.

– Нет. Все было идеально. У меня неожиданный приступ мигрени, – отрывисто произносит он. – Не вовремя выпил сегодня таблетку.

– О… принести тебе…

– Нет. У меня есть лекарства. Иди. Пожалуйста. – Последнее выходит неловко, сквозь зубы.

Марион какое‐то время смотрит, как развалившееся на кровати расслабленное тело Рейва остывает, и думает о том, что, вероятно, первый и последний раз побывала в этой душевой. Ей ужасно тоскливо, потому что ей нравится Рейв, нравится его тело и она считает его недостижимо привлекательным. Ей плевать, что он вылетел с шипением про Масон на губах, плевать, что назвал ее «Масо… Марион», когда они только начали целоваться, она вообще чувствует себя скорее восторженной, чем разочарованной. Но ей тоскливо, что парень – снова закрывший глаза и такой невозможно крутой, распластанный по серому покрывалу, – не ее парень. Поэтому она одевается и уходит с гордо вздернутым подбородком, но сверкающими от слез глазами, и более того, планирует порыдать в голос для приличия минут пятнадцать. Она знала, на что шла.

Рейв тоже думает, что Марион Порт была у него в первый и последний раз. Потому что чертова девчонка Масон все время торчала, будто выжженная на обратной стороне век! А потом эта проклятая боль, ни на что не похожая. Ее боль.

– Твою мать, Масон! – опять повторяет он уже спокойнее, глядя в потолок. В глазах у него полыхает такая гамма чувств, что черепушку одной противной сирены должно просто разорвать отдачей. Ей было больно. Или она это специально? Плевать! Это не его забота! Жива, и ладно! Если она это специально, то должна прямо сейчас валить с планеты! Потому что Рейв зол! Проклятая Масон! – Проклятая, черт побери, Масон!

Рейв закрывает глаза и через пару секунд снова открывает. Он осознаёт, что зол не потому, что сорвался отличный секс с Марион Порт, которая вот уже месяц как себя ему всячески предлагала. Он злится, потому что ему не жаль сорванного секса. Потому что ничего не чувствует по этому поводу. Ему безразлично. Он думает о чертовой боли Масон, которая так неуместно вмешалась в его планы, а о Марион Порт – нет. Он зол на то, что почти рад остаться сейчас в одиночестве, и это неправильно. Он зол, что так или иначе нет-нет, а чувствует то одно, то другое по ту сторону, но вот такую слепящую боль – впервые.

– Тво-ю-мать-ма-сон, – рычит он, срываясь с места. – Чертова дура!

Она или сделала это специально, и тогда ей не жить – поправка: им обоим не жить. Или ее шкурку снова нужно спасать!

Муки длятся катастрофически недолго. Рейв просто одевается и покидает дом.

Она спит. Волосы разметались по бордовой подушке, кожа кажется фарфоровой. Она дышит медленно, мерно. Грудь поднимается и опускается. Одеяло сползло до живота, а линялая футболка с логотипом малоизвестной панк-группы, наоборот, задралась, и виден впалый тощий живот. Ладонь перевязана кое‐как, бинты пропитались кровью. На тумбочке стоит паршивое заживляющее зелье из гомеопатической аптеки. Оно с высокой вероятностью даже не дезинфицирует и уж точно не заживляет, зато минимум магии – максимум натуральности.

Кровь продолжает копиться на бинтах и капать на пол, рука свесилась с кровати под неудачным углом и просто обязана затечь, а Рейв от этой картины только сильнее сжимает кулаки, плотнее смыкает и без того почти бескровные губы в немой ярости. В нем идет полным ходом страшная война, действительно жестокая. Она или попала в очередную переделку, или поранила себя специально. В любом случае, Рейв, – уходи! Сейчас же! Она жива. В безопасности, спит, не истечет до утра кровью насмерть.

– Идиотка, – выдыхает он.

Маскировка, скрывающая Рейва от посторонних, стремительно слабеет. Опять. Почему всегда в ее присутствии? Если минуту назад проснувшаяся Лю Пьюран увидела бы просто черную дымку и решила, что ей это только кажется, то теперь увидит Рейва, застывшего над кроватью чертовой сирены. Нужно решаться: уйти или выяснить, что с ней случилось. Или уйти. Или остаться и выяснить. Или все‐таки уйти!.. И найти Марион Порт, чтобы закончить начатое. Но от этой мысли нос сам собой морщится от неприязни. Идиотская была все‐таки идея.

Лицо Масон безмятежно, Рейв будто пьет его черты, и это пугающе приятно. Она вздыхает, переворачивается на бок и теперь лежит лицом к Рейву, он садится на корточки напротив. Макадамия и тепло. Она засовывает ладонь под щеку, потом пытается проделать то же со второй, но морщится от боли. Рейв хмурится. Уходи. Он чувствует себя долбаным извращенцем или психически больным, раз пришел в ее дом, но почему‐то это казалось логичным. Жива, и ладно. Пора.

Масон шевелится и переворачивается на живот, закинув одну ногу на сбитое в кучу одеяло. Она обнимает подушку двумя руками, ворочается, хмурится во сне. Одеяло теперь вообще ничего не прикрывает, ни тощих ног, ни обнажившейся спины. У-хо-ди. Рейв пытается подняться, взявшись за край ее кровати, а она пытается снова просунуть раненую руку под голову, снова морщится, а потом ее ресницы начинают дрожать. Дыхание становится чаще, неспокойней. Она открывает глаза. Рейв замирает. Брайт тоже.

– Не ори, – предупреждает он, прежде чем она успевает понять, что к чему.

Она медленно кивает, а потом, в панике перебирая ногами, садится в кровати, обняв себя руками за живот. Со свистом втягивает сквозь сжатые зубы воздух, смотрит на окровавленные бинты. С них уже капает на одеяло и обнажившиеся ноги. Футболка все еще задрана, и – у Рейва пересыхает в горле – виден край черного нижнего белья. Он сам не до конца понимает это, но протягивает руку, берет одеяло и накидывает на ее ноги, живот… да вообще накрыл бы с головой. Она вскидывает подбородок и – ну конечно, Масон, как без этого – вскакивает на ноги.