– Разумеется! – поддержали его остальные. – Мы заплатимтебе, Лелуп!

– Теперь для меня ты и свободного вечерка не отыщешь? –Лелуп грубо облапил Анжель. – Между этой толпой и не втиснешься! Впрочем, я ещепосмотрю, что вы там предложите. А ну, выворачивайте карманы!

Мужчины принялись торопливо рыться в своих шубах-салопах, аТуше по-хозяйски схватил Анжель за руку и потянул к себе:

– Зачем ждать вечера? Пойдем-ка, моя прелесть. Тебе кто-нибудьговорил, какие у тебя чудные глазки? Они давно зажгли огонь в моем сердце. Атвои губки... О, как давно я мечтал их поцеловать! Крошка моя, да после этогопоцелуя ты забудешь обо всем на свете.

– Крошка?! – захохотал Лелуп. – Да она выше тебя на голову!

Как и все мужчины маленького роста, Туше терпеть не могподобных замечаний.

– Держу пари, что проткну ее поглубже, чем ты! – запальчивовыкрикнул он. – Мне приходилось видеть здоровяков, у которых между ног болталсякакой-то жалкий червячок, в то время как у меня...

– А ну, покажи! – взревел Лелуп, принимаясь расстегиватьштаны.

Анжель зажала ладонью рот. Ее вырвало от отвращения. Она смольбой в глазах глянула в угол, где стоял монах, чая хоть какой-то защиты,однако ужаснулась, заметив, что там никого нет. Монах втихомолку скрылся!

Не рассуждая, она бросилась было к двери, однако оттудапросвистела пуля, едва не задевшая ее. Она пронзительно вскрикнула от страха.

Мужчины, стоявшие со спущенными штанами, на миг остолбенели.Однако свист пуль не прекращался, так что солдаты вмиг пришли в себя и, кое-какприкрыв срам, бросились к своему оружию.

– Казаки! – кричали они.

* * *

Казаки! Те самые, над которыми когда-то, тесня их при своемнаступлении, посмеивались французы, ныне наводили ужас на всю побежденнуюармию, и число их при содействии русских крестьян значительно увеличилось. Воти теперь Лелуп, бросив взгляд в узкое окошко, закричал:

– Не казаки, а партизаны!

– Черт ли, дьявол – все одно! – отозвался Туше.

Ружья, как назло, оказались у всех незаряженными, и покафранцузы заряжали их, нападающие успели ворваться в церковь.

Анжель смотрела на них как завороженная, однако не испыталастраха. Большинство партизан были верхом на маленьких лошадках, в бараньих шубахи черных барашковых шапках. Вооружение их в основном составляли пики или простоколья с железными остриями на конце. Ружей имелось немного, зато в пистолетахнедостатка не было. И четверо французов были сразу убиты.

Раненый Туше покорно поднял руки. Высокий казак походяполоснул по его шее саблей – Туше завалился на бок, захрипел.

Лелуп, которого держали трое, вдруг рванулся с такой силой,что русские посыпались в разные стороны. Он кинулся к дверям и высадил одну изстворок могучим плечом... Русские бросились следом, но один из них остановил ихвластным движением руки:

– Да пускай бежит. Далеко не уйдет, сдохнет в сугробе.Только это им и осталось. Однако же мы сюда за другим пришли, забыли?

Анжель вслушивалась в русские слова, с изумлением сообразив,что все понимает. Но еще большим потрясением было для нее то, что голос былженский.

Да эти казаки – женщины!

Она недоверчиво оглянулась и похолодела, встретивустремленный на нее взор, столь темный и недобрый, что полудетское изумлениевмиг оставило Анжель и она осознала свое положение. Ни на какое мягкосердечиенадеяться не стоит: ведь одна из этих русских амазонок только что, мимоходом,перерезала горло Туше и вот теперь устремила свой ненавидящий взгляд на Анжель.Это ее враги, и она – враг им!

Русская медленно приближалась. У нее было точеное лицо свысокими скулами, маленьким круглым подбородком, крепко стиснутыми яркимигубами. Анжель с жадностью уставилась в это злое и прекрасное лицо, в черные,чуть раскосые глаза под сросшимися бровями, придававшими взору женщиныособенную, дикую страстность. Анжель почему-то ощутила, что русская ненавидит вней не просто чужеземку – она ненавидит именно ее, Анжель!

– Варвара! Стой! – послышался крик. – В своем ли ты уме? Даведь это, наверное, она!

Анжель медленно повела глазами и увидела осанистую женщину,высокую и плотную, лет тридцати восьми, красивую последней бабьей красотой,которая пронзает мужские сердца сильнее девичьей прелести. Под клетчатымплатком виднелись гладко причесанные русые с проседью волосы, богатейшиересницы бросали тень на смугло-румяные щеки. Округлые брови были нахмурены, авзгляд темно-серых глаз сурово устремлен на злую красавицу.

Та остановилась, но во всей ее осанке сквозило с трудомсдерживаемое непокорство.

– Да что ты, Матрена Тимофеевна! Чтоб за такое отребье нашбарин столько радел?

Она окинула Анжель цепким взглядом, в котором была не тольконенависть, но и нескрываемое презрение. Анжель словно увидела себя со стороны:нечесаные волосы, одежда грязная, почти рванье. Право же, в ней теперь нелегкораспознать женщину!

– Да ты не бойся, – властно отстранив с дороги Варвару иотобрав у нее саблю, сказала Матрена Тимофеевна. – Ты должна пойти с нами.Вреда тебе не будет. Понимаешь?

Анжель робко кивнула.

– Понимает! – обрадовалась Матрена Тимофеевна, обернувшисьна своих подруг. – Понимает, знать, по-нашему! А говорить умеешь? Го-во-рить? –прокричала она по складам, тыча пальцами себе в рот. Но Анжель хоть и понималакаждое слово чужой речи, но сама ни звука ее воспроизвести не могла.

– Не глухая, да немая! – злорадно усмехнулась Варвара.

– Никшни! – замахнулась на нее Матрена Тимофеевна небрежно,будто на расшалившуюся кошку. – А ты, девонька, пойдем со мною! – Она отступилак выходу, маня Анжель раскрытой ладонью, и та покорно пошла за ней из церкви исела в розвальни, полные хрустящего сена... Сани тронулись; от резкого ихдвижения Анжель невольно запрокинулась навзничь, но не сделала попыткиподняться, так и лежала, безвольно глядя в сырое и серое небо, не в силах нидумать о чем-то, ни даже беспокоиться о будущем.

– Ох и закудлатилась ты! Колтун, ну чистый колтун! – вкоторый уже раз с отчаянием воскликнула Матрена Тимофеевна, продираясь гребнемсквозь давно не чесанные волосы Анжель. Даже и смазанные маслом, они неподдавались частому гребню, и поэтому Матрена Тимофеевна беспрестанно ворчала,а из глаз Анжель струились слезы.