– Матушка Пресвятая Богородица! – прошептал потрясенныйСтепан. – Ну вылитый, вылитый... Как две капли... – И, не договорив, утерневольную слезу.

– Это его дочь! – вскричала Ангелина, хватая Лелупа за рукуи умоляюще заглядывая в щелочки темных тоскливых глаз. – Разве ты не видишь?!

Лелуп и сам не мог отвести взгляда от Юленьки, котораяпытливо рассматривала новое для нее лицо. И оно нравилось, нравилось ей!

Вот она обвела пальчиком рот незнакомца. Никита засмеялся отщекотки и прихватил губами ноготок Юленьки, которая расхохоталась в ответ такзвонко и радостно, словно множество колокольчиков зазвенело вокруг.

– Смеется, – шепнул Лелуп, как зачарованный. – У негосмеется, а у меня плакала. Что ж... И впрямь его, что ли? Ну, – тяжело вздохнулон, – раз так... что ж! Стреляйте!

Глаза Никиты вспыхнули. Степан стиснул пальцы на рукоятисабли, но оба не двинулись с места, глядя на Ангелину.

А той было почти невыносимо впервые глядеть без страха вполумертвые глаза Лелупа. Прощать – и принимать прощение...

Никита порывался сказать что-то, но не смог.

Степан с досадою вздохнул:

– Так уж и быть, иди... ирод! Барин отпускает. Иди, ну! А тоеще передумаем!

Лелуп смотрел исподлобья, веря и не веря. Резко повернулся,побежал, припадая на одну ногу, и вдруг дернулся, покосился по-волчьи черезплечо – глаза тускло блеснули:

– Будьте вы все прокляты!

Никто не шелохнулся.

Лелуп безнадежно махнул рукой и побрел по дороге кФонтенбло. Шел медленно, словно ожидая выстрела в спину, и трое – нет, четверорусских безотрывно смотрели ему вслед, пока согбенная фигура не скрылась заповоротом дороги.

* * *

– Пошли и мы, что ли? А, ваше благородие? – подал голосСтепан. – Беда, кони засеклись. И впрямь пешком придется...

Юленьку сперва нес Никита, но вскоре ее забрал Степан,успокаивая Ангелину:

– Ништо, барыня-матушка! И своих троих натетешкал, дай рукамвновь отраду изведать!

Юленька пошла к нему с охотою. Подергала за усы, а потомстала теребить гайтан[76] крестика, видневшийся в вороте расстегнутого мундира.Изредка взглядывала через плечо казака на отца с матерью, махала им и, радостнопогулькав, вновь принималась за свою забаву. Никита и Ангелина безотчетноулыбались, взмахивали ей в ответ и вновь оцепенело брели по дороге, не касаясьдруг друга, не обмениваясь даже взглядами.

Слишком сильно было потрясение, оно усыпило чувства, онолишило способности думать, желать...

Наконец Степан оглянулся и, гримасничая, дал понять, чтоЮленька уснула. Ангелина протянула было руки – взять дочку, но Степанотстранился.

– Ништо! – сказал страшным шепотом. – Сам подержу дитятку.Нам бы тоже отдохнуть не грех, а, ваше благородие? Как велишь? И коням быпопастись. Руки-то у меня, вишь, заняты. Ты их стреножь, пускай травку щиплют,а мы тут с дитем на солнушке посидим. Вы же, голуби, хотите – тоже отдохните,хотите – погуляйте. Цветы вон кругом, травушка-муравушка...

Никита дико взглянул на своего крепостного, взявшегосяуправлять барином, но ослушаться не посмел и направился к коням. Ангелинадвинулась было к Степану, но казак бросил на нее такой взгляд, что она побреласледом за Никитою и стала возле орехового куста, исподтишка поглядывая, какловко Никита напоил, а потом стреножил усталых коней.

Потом он раскатал притороченный к седлу свиток – в немоказался плащ – и, бросив его на траву, сел, нерешительно посмотрев наАнгелину. Она робко приблизилась, села рядом, и еще долгое время они смотреликуда угодно – на солнечное небо, на зеленую траву, на бело-розовые звездочкимаргариток, – прежде чем решились наконец взглянуть друг на друга.

К щеке Никиты пристал комок грязи, и когда Ангелина снялаего, пальцы ее задержались на губах Никиты, обвели их четкий очерк – нежно,чуть касаясь, повторяя движение Юленьки. Но если тогда он засмеялся, то теперьдрожь пронзила все его тело. Ангелина попыталась отдернуть руку, но Никитауспел перехватить ее и прильнул губами к ладони.

Теперь задрожала Ангелина, и губы Никиты, тихонькоцеловавшие запястье, ощутили резкие удары ее пульса.

Они не отрывали друг от друга глаз, и в них горела,неистовствовала страсть, соединявшая этих двух людей с самого первого мгновенияих встречи. Словно изнемогая от жажды, Ангелина шевельнула губами – и едва незакричала, когда губы Никиты припали к ее губам.

Обретая, узнавая, они подались вперед, приникли друг к другу– и повалились в траву, понимая одно: ни доли мгновения они не выдержат розно.

Отчаянным рывком Никита сдернул одежду и, не сыскав в себетерпения лечь, схватил Ангелину под колени, прижал к себе – и она закричала отсчастья, захлебнулась слезами благодарности небесам, которые наконец-то внялиее мольбам. Слезы струились из ее глаз, но Ангелина не закрывала их – извиваясьв блаженных судорогах, она неотрывно смотрела на бога любви, разделившего с неюэто невероятное, долгожданное счастье.

Ну а богу войны на небесах оставалось лишь с досадойотвернуться. Что ж, такова судьба!