Варвара, сидевшая поодаль, с отвращением смотрела намасляное месиво, облепившее голову Анжель, и медленно расплетала свою толстую –в руку толщиной! – и длинную косу цвета воронова крыла, которой моглапозавидовать любая женщина, но Анжель не ощутила зависти, ибо понимала: Варваравсе делает напоказ, явно красуясь. «За что она меня так ненавидит?» – опятьудивилась Анжель.

Наконец Матрена Тимофеевна со вздохом облегчения отложилагребень и велела Анжель следовать за нею. Тут же поднялась и Варвара, которой,как поняла Анжель, была предназначена роль ее стража.

Они все трое были в одних рубашках. Матрена Тимофеевнабестрепетно ступила из холодных сеней босыми ногами прямо на снег и пошла к приземистомубревенчатому строению, над которым поднимался дымок. Анжель в ужасе попятилась,но Варвара так пихнула ее вперед, что Анжель едва ли не сбила с ног МатренуТимофеевну. Та оглянулась, мгновенно оценила происходящее и пропустила Анжельвперед, сурово погрозив Варваре маленьким, но увесистым кулачком. Та лишьхмыкнула в ответ, но больше не трогала Анжель. Они прошли еще немного, и вотуже перед ними открылась низенькая дверка, из которой дохнуло обжигающейвлагой. Баня!

Анжель выплыла из облака душистого пара и осознала, чтополулежит на мокрой лавке и все тело у нее горит – избитое, исхлестанноевеником, натертое мочалкою, а волосы, аж скрипящие от чистоты, тщательнорасчесанные, казались невесомыми.

– Жива, девонька? – вернула ее к жизни ласковая усмешкаМатрены Тимофеевны, и она поднесла к губам Анжель деревянный жбан с квасом.

Анжель пила медленно, долгими тягучими глотками. Блаженнаяусталость клонила ее в сон, однако Матрена Тимофеевна властной рукой заставилаее подняться.

– Пошли отсюда, не то угоришь. – Она покрутила пальцем надголовой, но Анжель и так поняла, что имеется в виду.

– Ну что, окунем ее в сугроб? – спросила Варвара с недобройусмешкою; заметив гневный огонек в глазах Матрены Тимофеевны, досадливоотмахнулась, вдруг вырвалась из дверей предбанника и, как была, голая,распаренная, ринулась в сугроб.

И вот она уже вбежала обратно в баню, захлопнув за собойдверь, и снег таял, чудилось, даже с шипением, на ее медно-красном налитомтеле. Она была словно выточена из некоего горячего камня, столь безупречнойбыла ее стать: гладкая, поджарая, мускулистая – истинная амазонка! Рядом с нейАнжель ощущала себя какой-то рыхло-белой немочью, однако, заметив недобросверкающие глаза Варвары, вдруг поняла, что и та разглядывает ее придирчиво–ревниво, да и Матрена Тимофеевна смотрела на них оценивающе, словно не зная,кому отдать предпочтение, ибо эти две высокие молодые женщины являли собоюредкостные образцы безупречной красоты.

– Что смотришь? – прошипела Варвара, и Матрена Тимофеевна небез ехидства засмеялась:

– Поглядел бы сейчас на вас барин, на двух таких... Небосьпожалел бы, что у него не две уды враз!

Варвара так и передернулась:

– Ништо! Мне и одной достанет!

– Ох, душа моя, – вздохнула Матрена Тимофеевна. – Ты все освоем!

– А что? – грозно надвинулась на нее Варвара. – Что тыдумаешь, она ему в постель нужна? Зачем, когда я... – Она осеклась.

– Вот-вот, – грустно кивнула Матрена Тимофеевна. – Ты-то да,а он что же?

В черных глазах Варвары закипели злые слезы, а голоссорвался на визг:

– Я не отдам его этой девке, он мой!

– Поймай ветер в поле, – ответила Матрена Тимофеевна.

Варвара повесила голову и принялась надевать рубаху, неглядя на Анжель. Та же сидела на лавке, недоумевая – почему ей не дают одежды?Кинули только ряднушку[36] – вытирайся, мол.

– Готова? – спросила Матрена Тимофеевна у Варвары, и тамрачно кивнула. Потом окинула соперницу взглядом, невольно застонав, когдаглаза ее задержались на круто завившихся золотистых локонах Анжель, – и вдругвылетела из предбанника, так хлопнув дверью, что все вокруг заходило ходуном.

– Уезжай в деревню, Варька! – сердито крикнула вслед ейМатрена. – Сей же день уезжай! Или за Пашку выходи, не то доведешь себя добеды!

Потом Матрена Тимофеевна взяла Анжель за руку и втолкнула вкакую-то дверь.

Анжель с изумлением озиралась. Она очутилась в просторномкруглом зале, который был выложен бревнами, имевшими светло-золотистый свет;огоньки нескольких свечей, стоявших в светцах[37], играли и переливались,отражаясь в этих блестящих стенах и в поверхности круглого водоема, выложенногокамнем и занимавшего почти весь зал.

Над водой плыл духмяный травяной аромат, и Анжель, изрядноозябнув и не найдя никакой одежды, торопливо соскользнула в теплую воду.

Она немножко поплавала, исследуя этот диковинный водоем, апотом уселась на самый высокий из таких выступов, погрузившись по горло втеплую воду, а головой – в свои тревожные мысли, которые доселе гнала от себя.

Все, что она успела узнать о русских за время скитаний сотступающей армией Наполеона, сводилось к одному слову – ужас. Пепел иразвалины московские навеки погребли не только славу Наполеона, но и всякуюмысль о пощаде врагу – для русских. Они наводили ужас мстительностью,беспощадностью и внезапностью нападений.