Герсвальд, нет ни шанса. Я не хочу умирать за каких-то там милордов и их делёж земель. Я видел это много раз. Владетели делят богатства, захватывают добычу, расширяют свои наделы, а простой люд расплачивается за это кровью, слезами и потом. Я не хочу в этом участвовать. И Лиэлид служить я тоже не буду. Она, ко всему прочему, ещё и женщина, а все женщины – лживые стервы! Она использует нас для своих высоких целей, а потом вышвырнет за ненадобностью, предаст и наверняка попытается продать подороже.

– Ты говоришь ерунду, Эливерт! Лиэлид вообще не знает, что такое «предательство»! – возразил устало Наир.

– Ну да, сама невинность! – скривился Эливерт. – Лиэлид такая же гадюка, как и все те змеи, что мы пригреваем у себя на груди.

«Это уже перебор!» – Настя дёрнулась и набрала в лёгкие побольше воздуха, намереваясь высказать атаману всё, что пришло ей на ум, пока она слушала его обвинительные речи, но она снова опоздала.

В гневных спорах Эливерт и не заметил, как рассыпалось в воздухе эхо серебряных колокольчиков, и в дверном проёме появился высокий силуэт Миланейи.

– Все бабы одинаковые! И ни одна из этих двуличных дряней не заставит меня рисковать ради неё жизнью! Лиэлид плевать на то, что будет с нами. Всё, что она может, плести свои сети, как старая злобная паучиха, как и все эти… Миледи Миланейя? – изумлённо воскликнул Эливерт, заметив наконец сестру Наира, и поднялся с лёгким поклоном, оборвав свою язвительную речь на полуслове.

***

Миланейя холодно улыбнулась, грациозно проскользнув меж кряжистых табуретов, опустилась на скамью рядом с Наиром.

– Ну же, Эл, продолжай! – с лёгкой насмешкой сказала она. – Мне тоже интересно послушать, о чём ты тут говоришь. Не смущайся! Ты, кажется, остановился на том, что все женщины лживые и коварные, и подстерегают свои жертвы в расставленных ими сетях…

– Я не тебя имел в виду, – Эливерт опустил глаза.

Настя не верила тому, что видела: этот нахальный, язвительный и резкий тип вдруг сник, как провинившийся ученик, вызванный строгим преподавателем.

– Вот как? Не меня? – улыбнулась златовласая красавица. – А кого же? Ведь ты сказал – все. А все не подразумевает исключений. А, быть может, ты как раз имел в виду не всех, а только одну, а, Эливерт?

– Да, ты права, прости меня! – разбойник на миг поднял на неё глаза. – Но от большинства своих слов я не отказываюсь. Все вы заблуждаетесь насчёт Лиэлид. Мне ненавистна эта лживая кукла, и я не склонюсь перед ней никогда.

– Ох, Эливерт! – вздохнула Миланейя. – Сколько злости в тебе, сколько злости!

Целительница покачала головой – не с упрёком, скорее, печально.

– Старые раны твои затянулись давным-давно, остались лишь шрамы, но, как бы я хотела, чтобы и сердце твоё излечилось, чтобы на душе твоей раны затянулись! До каких пор ты будешь мучить себя? Да, прежде всего, себя! Ты горишь в огне своей ненависти. Слишком много чувств в твоём сердце! Им тесно там. Они переполняют его, и всё это выплёскивается наружу в колких шутках, насмешках, обвинениях…

– Ты знаешь многое, моя миледи, – сказал Эливерт, и серые глаза как-то сразу стали серьёзнее и светлее. – Знаешь обо всём, что я повидал в своей жизни. Я видел смерть, и сам нёс её другим. Я помню каждую рану на своём теле. Я помню тех своих друзей, которых потерял и даже не смог похоронить по-человечески. И я никогда не забуду, кому я обязан этими воспоминаниями! Ты права – моё прошлое живёт в моём сердце, и от него не избавиться. Да и надо ли? Прежде чем поверить кому-либо снова, я всегда могу заглянуть в свою память и уберечься от ошибки. Я имею право на ненависть, потому что я помню всё.

– Но я тоже помню, Эливерт. Разве один ты видел смерть и кровь? Я видела плоды ненависти. И я тоже помню каждую твою рану, особенно ту, страшную, у самого сердца, такую глубокую и рваную, как ущелье, ведущее к самой смерти. Я помню.

– Прости меня! – снова повторил разбойник. – Как всегда – думаю только о себе.

– Нет, нет, – Миланейя качнула светлой головой, – я не пристыдить тебя пытаюсь! Но я действительно хочу, чтобы ты научился думать не только о себе. В мире есть люди, которым живётся хуже, чем тебе. И если помочь им может Лиэлид, почему бы не поддержать её, пусть даже она не вызывает у тебя уважения... Война сделает несчастными многих людей, и сотни мальчишек Севера и Юга повторят твою судьбу, Эл. Ты говоришь, что всё помнишь… Так неужели тебе не хотелось бы, чтобы кому-то другому не пришлось вспоминать то же самое?

–Я не страшусь смерти, моя миледи. Если бы я мог своей шкурой заплатить за счастье других, я бы сделал это, – спокойно рассудил Эливерт, впервые за вечер издевательская ухмылка ушла с его лица. – Но, если я сдохну, исполняя замыслы Лиэлид, это не спасёт мир от войны. И никому не станет от этого легче. Ну, разве что, местным купчишкам… – Ворон снова привычно усмехнулся. – Кроме того, на Севере многие знают меня в лицо. Я могу сыграть против тех людей, с которыми отправлюсь. Узнают меня, заинтересуются ими – в итоге убьют всех, и дело провалится. Это очень неосмотрительно брать меня в проводники. Но… если ты этого хочешь… – Эливерт замолк на миг, не спуская глаз с Миланейи. – Я поеду к Лиэлид, если ты хочешь этого. И даже поеду на Север. Если меня попросишь ты, а не Лиэлид. Я сделаю так, как ты скажешь.

– Ты должен сам выбрать, – мягко ушла в сторону от прямого ответа Миланейя. – Иногда каждый из нас приходит на распутье, этакий перекрёсток судьбы. От того, какую дорогу он выберет, зависит вся его дальнейшая жизнь и даже смерть. Твоя дорога перед тобой, Эливерт. И теперь следует выбирать. Как и тебе, мой брат, и тебе, Дэини! И я не вправе давать советы вам, ибо и сама не знаю всего… Расскажешь мне всё, что говорила Светозарная, Эл? Я должна осмыслить каждое её слово. Что-то очень важное есть во всём этом, никак не могу уловить что-то очень важное…

– Да, моя миледи, – кивнул Эливерт. На несколько мгновений он замолк,