а потом спросил, вновь обращаясь к Миланейе: – И всё-таки… Ты хочешь, чтобы я уехал, ведь так?

– Так будет правильно, – печально улыбнувшись, ответила лэгиарни. – Это надо не миледи Лиэлид, не королю, и не народу Кирлии… Это необходимо тебе самому, Эливерт. Мир не был добр к тебе, но и ты платил ему той же монетой. Теперь судьба даёт тебе шанс искупить свою вину перед Небесами и обрести покой.

– Я готов хоть сейчас взглянуть в глаза Великому Небесному! – голос Ворона снова стал злым и колючим. – Посмотрим, кто из нас станет оправдываться! Я жил так, как мог, я учился изворачиваться, потому что меня вынуждали к этому.

– Ты всегда жил лишь ради себя. Может, пришла пора отправиться в путь не ради наживы, но бескорыстно?

– Не очень умно и очень рискованно! – усмехнулся Эливерт привычной гаденькой улыбочкой. – Благородство и геройства – это я ещё не пробовал! Если не думать о том, что это Лиэлид посылает меня на Побережье, то такая прогулочка по краю пропасти мне по душе. Я уже почти готов поехать в Герсвальд! Хоть и уверен, что мне не вернуться обратно…

Миланейя вздрогнула, её огромные глаза в полумраке комнаты мерцали совсем по-кошачьи. И что-то было в её взгляде пугающе-неземное, такое, что Эливерт замолчал, а у Насти по спине пробежали мурашки.

– Зачем ты это сказал? Мне стало так жутко от твоих слов. Может, тебе и в само деле не стоит покидать Кирлию? Твои предчувствия никогда не лгут. Это были не пустые слова! Небеса теперь говорили твоими устами, Ворон! – Миланейя вздохнула судорожно и не сразу взяла себя в руки. – Я хочу, чтобы ты пошёл с моим братом, Эливерт, но только до границы. Это опасное путешествие. И я боюсь и за тебя, Наир, и за всех, кто пойдёт с вами. Но за тебя особенно, Эливерт! Мне теперь кажется, что ты прав – Север станет гибелью для тебя.

Глаза Миланейи сияли, как августовские звёзды, и Настя задумалась, а не слёзы ли горят бриллиантами в её очах.

– Забудь о своих тревогах, моя миледи! Ты же знаешь, я – везучий. Смерть меня знать не хочет, – Эливерт взял её ладонь. – Ради твоего спокойствия, обещаю – я провожу твоего брата до границы и вернусь обратно. Пусть канет в Бездну весь этот Север! Я останусь здесь. Я буду рядом, и ты сможешь приглядывать за мной, дабы я чего-нибудь не накуролесил. Так будет лучше. Для всех.

– Но, по крайней мере, до Жемчужных Садов ты с нами? – уточнил Наир.

– Думаю, я могу прогуляться немного дальше… – Эливерт самодовольно улыбнулся. – Уже предвкушаю, как миледи Лиэлид облезет от досады, когда ей придётся признать перед королём и его подданными, что ради спасения мира ей – прекрасной, добродетельной и милосердной – пришлось обратиться за помощью к подлому разбойнику Эливерту!

– Оставь Лиэлид , – Миланейя поднялась. Всколыхнулись лёгкие рукава платья, словно лебедь взмахнул снежно-белыми крылами. – Каждый из нас живёт, как может. И Светозарная не исключение. Когда закончится наш путь здесь, и мы предстанем перед Духом-Создателем, каждому из нас придётся отвечать за собственные поступки и мысли. И то, что кто-то был хуже тебя, не станет оправданием.

– О-о-о! Боюсь, Великий Небесный устанет слушать имена всех тех, кто придушил бы меня собственными руками!

– А найдётся ли что-нибудь тебе в оправдание? – поинтересовалась Миланейя. – Благое дело, добрый поступок, светлое чувство, доказывающее, что сердце твоё ещё не стало камнем в дорожной пыли?

Эливерт молчал, сверля её пронзительным взглядом стальных глаз, потом взял её руку в свою ладонь и, поднявшись, сказал:

– Думаю, найдётся… И если бы я мог прожить свою жизнь снова, я ничего бы не стал менять, только ради того, чтобы не потерять это.

Эливерт усмехнулся, качнул неопределённо головой.

– Я начал говорить как бродячие менестрели – это никуда не годится! Пойдём, Миланейя, я провожу тебя и расскажу всё, что знаю о замысле Лиэлид. Правда, знаю я меньше чем мне бы хотелось…

– Да, это важно, – кивнула лэгиарни. – Мы должны быть уверены, что риск оправдан. Стоит ли отпускать Наира в столь опасный путь ради довольно призрачной надежды? Светлой ночи всем!

Миланейя осенила вечернюю тишину серебряным смехом колокольчиков на своих щиколотках.

– Пусть ночь будет светлой! – Ворон тоже поднялся.

Уже на пороге, оглянувшись, Эливерт добавил:

– Если я брякнул что не то, не обижайтесь! Ты ведь знаешь, Наир, мой язык живёт сам по себе и не думает о последствиях своих речей. Миледи Дэини, был рад знакомству!

Разбойник картинно откланялся и вышел вслед за светлой тенью Миланейи.

***

Едва они ушли, домом завладела тишина, непривычная и режущая слух после недавних бурных споров.

Наир молчал, рассеянно думая о чём-то своём. Очевидно, мысли его скользнули следом за Эливертом и сестрой.

Столкнувшись взглядом с Настей, он улыбнулся устало и чуть виновато – наверняка Наиру было не по душе, что Настя стала невольной свидетельницей их с Элом разногласий.

Засыпающий лес тоже притих. Было слышно, как потрескивают в очаге угли давно прогоревших дров. Поздний вечер медленно перетекал в ночь, но спать не хотелось – слишком много беспокойных мыслей роилось в голове.

За окном поднялся ветерок, зашелестел листвой в тёмных кронах деревьев, зашуршал по лесу. Запахло свежестью дождя, вечерней сыростью, грибами…

И первые капли неторопливо застучали по крыше.

Шум дождя навевал романтическую ностальгию и лёгкую печаль.

– Они любят друг друга…. – вдруг сказала Настя, и прозвучало это как утверждение, а не вопрос.

Наир удивлённо взглянул на неё, возвращаясь из своих размышлений.

Он ответил не сразу.

– Нет, Дэини, это не любовь. По крайней мере, не то, что все привыкли подразумевать под этим словом, – Наир на миг замолк, а потом, глядя в глаза Романовой, добавил: – Это нечто выше… Я всегда считал, что любовь – это самое великое чувство из всех, что мы способны познать. Теперь, когда я смотрю на Эливерта и Миланейю, я понимаю, что ошибался. Есть что-то большее. Он её не любит – он её… боготворит!

– Странно… Мне показалось, что Эливерт неспособен даже на жалость. Какая уж там любовь! – пожала плечами Настя. – Он так отзывается о женщинах. Можно только посочувствовать той, что влюбится в него! Но твоя