Небо отливало темно-малиновым цветом, постепенно бледнея, становясь нежно-голубым с оттенком оранжевого. Приближался рассвет.

Я пила кофе, еле сдерживая слезы, и размышляла над сообщением от мамы. Я намеренно неделями не думала ни о чем, связанном со Штатами, кроме Грир.

Все это ждало меня по возвращении, и я не была уверена, что хочу снова сталкиваться со всем этим лицом к лицу, за исключением моей лучшей подруги. Поэтому подозрения Грир насчет того, что именно побудило меня остаться в Англии на более длительный срок, теперь не казались мне такими глупыми.

Грустная правда заключалась в том, что последние две недели я была так счастлива, что не помнила, когда такое случалось в последний раз. Внезапно я услышала непонятный треск.

Тишину нарушил звук работающего автомобильного двигателя, я повернула голову и, к своему удивлению, увидела «Ленд Ровер» Роана. Он сворачивал к центру деревни, и на секунду меня ослепил свет фар.

Но затем автомобиль вдруг остановился, сдал назад и повернул налево по направлению ко мне.

Роан явно меня заметил.

Мое сердце забилось чуть сильнее.

Роан припарковался у дороги и вышел. Неторопливо подошел к саду и перепрыгнул через небольшую калитку – вместо того, чтобы открыть ее.

– Эви? – он шагал сразу через две ступеньки, спускаясь в сад.

– Привет.

– Что ты делаешь здесь в такую рань? – Роан сел на скамейку рядом со мной, положив руку на спинку скамьи и почти обнимая меня.

Этого было достаточно.

Этот мужчина что-то делал с моей защитой.

Уничтожал ее.

Из меня вырвались жуткие рыдания.

– Черт, Эви, – Роан обнял меня, привлекая к своему теплому крепкому телу. Я уткнулась в его грудь, мои слезы текли прямо на его свитер. – Тише, ангел, – он гладил меня по спине. – Я здесь, с тобой.

Так оно и было. В его объятиях я чувствовала себя в безопасности, не помню, чтобы когда-то такое было. Это еще сильнее меня запутало, настолько, что рыдания застревали в горле, эмоции переполняли меня. Я еще сильнее уткнулась лицом в грудь Роана, задыхаясь от слез и пытаясь успокоиться.

Когда слезы наконец перестали течь, я еще какое-то время тяжело дышала, пытаясь успокоиться, мы оба молчали.

Оторвав голову от его груди, я посмотрела на небо. Став светлее, оно оказалось почти голубым и абсолютно чистым.

– Хочешь об этом поговорить?

Услышав ненавязчивый вопрос Роана, я выпрямилась и подняла голову. Его руки гладили меня по спине, и когда я пошевелилась, он убрал одну руку, а вторую положил мне на бедро. Затем обеспокоенно посмотрел на меня, и я осознала, что у меня, наверное, от слез распух нос.

– Моя мама – алкоголичка, – призналась я.

Беспокойство на его лице уступило место сочувствию.

– Эви, – он сжал мою ногу.

Я поведала ему то, о чем рассказывала только Грир. Такие вещи я держала в тайне от предыдущих парней, потому что Чейс использовал бы это знание в холодной войне против моей самооценки. Ему нравилось поддерживать во мне мысль, что я – ничтожество, которое должно быть благодарным за то, что имеет.

– Мой отец умер от порока сердца, когда мне было восемь лет. Только что он был со мной, и вдруг его не стало. Никто не знал про порок сердца, пока не оказалось слишком поздно. У меня о нем сохранилась всего пара ярких, четких воспоминаний, словно это произошло вчера. Все остальное – это просто представления о нем как об отце и муже. Я была такой маленькой. Но он был из тех отцов, кто терпеливо вытаскивает жевательную резинку из волос своей дочери, потому что она плачет при мысли о том, что жвачку придется вырезать, – я улыбалась сквозь слезы. – Он подбадривал меня в младшей футбольной лиге, будто я была будущей звездой, хотя, по правде говоря, с трудом попадала по мячу. Он был из тех мужей, кто каждый день целует свою жену перед уходом на работу и вечером по возвращении домой. Из тех мужей, кто вытирает посуду и смешит жену, если у той был паршивый день.

– Звучит так, будто он был хорошим мужчиной.

– Так и есть. Самым лучшим. А когда он умер, мама начала пить, чтобы справиться с потерей. Когда вмешались социальные службы, она отправилась в реабилитационный центр, а меня на это время отправили в приемную семью, откуда через пару месяцев мама меня забрала. Но на протяжении всех этих лет она то выпадала из жизни, то возвращалась в нормальное русло. Когда мне было тринадцать, она встретила Фила. Моего отчима. Он тогда ей очень помог, она долго оставалась трезвой. И я полагала, что с выпивкой покончено, но ошиблась.

Когда мне было девятнадцать и я училась в университете, у мамы заподозрили рак груди. Оказалось, что все в порядке, но это выбило ее из колеи. Она снова начала пить, – я знала, что Роан видит в моих глазах. Отчаяние. Ничем не прикрытое отчаяние. – Последние четырнадцать лет мама постоянно попадает в реабилитационные центры. Она может быть трезвой годами, а потом происходит что-нибудь – потеря работы или смерть друга, – и она начинает пить снова, как только жизнь подкидывает трудности. Фил обожает ее. Он – отличный мужчина и прекрасный отчим, и, мне кажется, обладает безграничным терпением.

– А что насчет тебя?

– Я устала, – я улыбнулась сквозь слезы, беззвучно стекавшие по моим щекам. – Я устала от разочарований. Годами я без конца поднимала ее с кухонного пола и укладывала в постель, или же мне звонили незнакомые люди из супермаркета, потому что мама напилась и не могла вспомнить, как она там оказалась. Потом она раскаивалась и была полна решимости протрезветь. И… эта надежда, Роан. Неважно, сколько раз мама меня разочаровывала, но эта тупая, чертовски бесполезная надежда не исчезает. Надежда не прислушивается к разуму. Потому что мама – неплохой человек. Она и вправду хорошая, смешная и милая, у нее большое сердце. Просто у нее есть огромная слабость… Не знаю, сколько еще я смогу выдержать.

Он притянул меня к себе и поцеловал в висок, я прижалась к нему. Мы встретились всего-то четыре недели назад, а у меня было такое ощущение, будто мы знакомы вечность. Будто он ждал меня здесь всю жизнь.

– Что мне делать? – прошептала я. – Я не знаю, что мне делать. Отгородиться от нее совсем или попытаться снова?

– Хотел бы я дать тебе ответ, – его голос прозвучал хрипло, почти что надсадно. Как будто ему было больно за меня. От этой мысли мое сердце сжалось еще сильнее. – Но только ты