Наше время было с утра, когда вместе завтракали и обсуждали все на свете. Я видела, как Леша тянулся к сыну, а Артем к нему, замечала, что мужчина старался любую минутку оторвать и уделить ее нам, но при этом все равно смурной какой-то ходил, я не решалась спросить. Мне хотелось быть его тихой гаванью, и интуиция подсказывала, что он расскажет сам, нужно просто дать ему ощущения спокойствия.

В очередную из ночей с поздним возвращением, я повернулась на кровати лицом к Леше, и в ответ на нежные касания поцеловала в губы, жадно, так, как мне бы хотелось показать ему свое отношение. Он мгновенно обвил мою талию и перекинул на себя, без подготовки срывая с меня ночнушку и погружая пальцы в лоно.

— Какая ты красивая, Мира, — провел по кругу по клитору, надавливая то сильнее, то слабее, затем погрузил в меня один палец, второй, глубже. Я со стоном запрокинула голову, прогибаясь в пояснице. Он делал все, чтобы подвести меня к краю, а затем отпускал, не давая кончить. Чертова пытка.

— Пожалуйста, — пересохшими губам шептала как в бреду.

— Пожалуйста? А кто вторую ночь подряд засыпает и не дает мне насладиться собой? — мужчина приподнялся так, чтобы обхватить сосок губами. Тысячи импульсов прошлись по телу. Он уверенно одним рывком притянул нас к спинке кровати и полусидя продолжал измываться надо мной, посасывая, прикусывая возбужденные соски.

Ах, ты ж жук!

— Пожалуйста, Леша, дай мне… — договорить не дали, потому что мужчина прикусил нежную кожу груди ровно под соском. Я вскрикнула от неожиданных ощущений, не готовая ощутить все так ярко.

— Плохая девочка, давай сама. Все сама, — вытянул из меня пальцы и облизал, не прекращая зрительный контакт. Я прикусила губу и замолчала, явно покрываясь румянцем с ног до головы. Один вид того, что он только что облизал пальцы, которые были во мне, заставил вздрогнуть.

Воздух в комнате стал вязким, укутывающим вожделением, засасывающим в пучину порока.

Вздыбленный под белой тканью трусов член пульсировал. Размер внушительный, нечего сказать, Леша был большим везде, эдакий медведь, примерно такой же, как и та игрушка Артема.

Набравшись смелости и прикрыв при этом глаза, чтобы не видеть реакцию Леши на мои слова, я прошептала. Тихо. Почти беззвучно.

— Я никогда…не, не знаю как надо.

Леша придвинулся ко мне и поцеловал, приподнимая меня и одной рукой, а второй стягивая с себя трусы. Большая головка была покрыта полупрозрачной жидкостью, на самом краешке.

— Научу тебя. Плохому.

Снова поцелуй, доводящий до безумия, жаркие касания, струящиеся по телу и подрагивающий между нашими телами член. Каменная эрекция касалась живота, вызывая тянущую боль в теле. Мне хотелось закончить эти мучения и уже почувствовать его целиком. Эмоции обострились, заставляя искрить.

— Аккуратно опускайся и приподнимайся, отталкивайся ногами, — притянув меня под нужным углом, начал пояснять Леша.

Как только я погрузила в себя горячий член, изо рта вырвался полустон. Под другим углом другие ощущения на грани боли. Приятной и нужной.

— Да, вот, да, моя девочка.

Сначала я двигалась неуверенно, цепляясь за плечи своего мужчины, но с каждым толчком обоюдные стоны заполнили комнату, утробное дыхание становилось частым, одержимым. Горло пекло, легкие сжимались. В носу настойчиво обосновался запах моего мужчины, доводящий меня до безумия.

Звук бьющихся мокрых тел уже не смущал, беспрерывно Леша оставлял засосы везде, куда мог дотянуться, при этом не прекращая сжимать мою грудь руками, соски — большими пальцами.

Ночь была наша, открытая, без смущения и на грани голых чувств. Глядя в помутневшие от похоти глаза, я распалась на маленькие кусочки и с громким стоном упала на грудь Леши. Стенки влагалища продолжали сокращаться, а мужчина все вонзался в меня, глубже и сильнее, насильно продолжая наслаждение. Все тело подрагивало, горело и плыло. Меня вело от эмоций.

— Ты моя, Мира, — прошипел на ухо, изливаясь мне на ягодицы. Мы уснули прямо в таком положении.

Не было сил даже пошевельнуться.

ЛЕША

— Держи себя в руках, — предупредил Борзый, когда мы подъехали к дому, в котором проживала моя дорогая бывшая жена.

Я несколько дней бегал, как угорелый, несмотря на все наши связи и деньги, заявление этой суки подпортило мне репутацию. А потому я, сцепив зубы, молчал, пока адвокат, найденный для меня другом, разрешал нарисовавшуюся проблему. По крайней мере Артем был со мной, уж не знаю, как Тиме это удалось, и кому он продал душу или пообещал мою, но сын был не с этой сукой, не на попечении органов опеки, а со мной, с родным отцом.

Его неуверенное, и теперь уже привычное «папа» теплом отдавалось в груди каждый раз, когда он обращался ко мне, касался меня своими маленькими ручками, весь такой серьезный, но пока еще не совсем уверенный в своем положении. И я был благодарен Богу за то, что у нас есть Мира. Сын тянулся к ней, внимал каждому ее слову и чувствовал себя рядом с ней намного увереннее, чем со мной. О матери он не вспоминал, во всяком случае, не спрашивал вслух.

И это не могло не радовать. Да, быть может, я та еще эгоистичная сволочь и последний мудак, не желающий общения сына с родной матерью, но, если уж быть до конца честным с самим собой, я действительно считал, что лучше вообще без матери, чем с такой. И видно правильно считал и решение правильное принял, когда определил, что не будет Артем видеться с матерью. Может потом, в более осознанном возрасте, когда подрастет и научится принимать взвешенные и относительно взрослые решения, может только тогда, если, конечно, он изъявит желание.

Не переговариваясь больше, мы с Борзым вышли из машины и пошли в сторону подъезда. Необходимости в присутствии Тимы как таковой не было, но друг, видимо, боялся, что я не сдержусь и прибью эту дуру ненароком. А мне нельзя сейчас ее трогать, эта тварь должна подписать документы добровольно, а после забрать заявление, которое все еще хранилось в полиции, но ход дела пока притормозили, что, конечно, опять заслуга Борзого.

— В руках себя держи, — повторил Тима перед тем, как нажать на звонок одной из квартир. Я удивлялся его спокойствию, он эту тварь, наверное, больше, чем я ненавидел. Ведь именно он возился со мной, когда эта гадина свинтила, обчистив меня до нитки и оставив в больнице никому не нужного калеку. Я думал, что сдохну, я хотел сдохнуть, потому что впереди ничего хорошего не маячило, только тьма беспросветная. И, если бы не Борзый, дежуривший возле меня днями и ночами, забивший на сон, еду и собственные нужды, ставший мне практически круглосуточной сиделкой, лишь бы я не натворил глупостей, я не знаю, где бы сейчас был и был ли бы вообще.

— Да нормально все со мной, не трону я ее, — пообещал я прежде, чем нажал на звонок, а потом добавил, — пока.

За дверью послышалось шарканье ног, кто-то суетливо зашевелился, но открывать двери не спешили.