- Не могу поверить, что всё действительно так, - наконец, выдавливает он. - Прости, Ханна, но это что-то за гранью. Твой отец не последний человек в Эсперансе...

Из горла вырывается истерический смех.

- Он в открытую предлагал отцу деньги! Сказал, что всё по закону.

Он резко оборачивается. Поверил, - понимаю я.

- И как отреагировал Ной?

- Сделал вид, что принял за шутку. Но я же говорила тебе, он всё крепче подсаживается. Его хорошо обработали. Не удивлюсь, если завтра продаст меня за пару кусков... И тогда всё точно будет "по закону". Ты редко выходишь из своей мастерской, Дэнни, - грустно улыбаюсь, идя ему навстречу. - Всё изменилось. Всё ужасно. За последние годы жизнь превратилась в плохой сон. Давно пора проснуться, но с каждым месяцем затягивает всё глубже. Куда бы ни пошла, постоянно вижу за собой кого-то из этих ужасных типов. Я боюсь, что он перейдёт от уговоров к действиям. Припугнёт отца, надавит на него... Отец уже и так должен, ему все кругом должны. Боюсь возвращаться домой. Он сказал мне, что ему надоедает быть со мной галантным... галантным! представляешь? - Хочу рассмеяться, но вместо этого лицо кривится в детской испуганной гримасе. Кусаю губы, чтобы не заплакать. - Дэнни... я же с детства тебя...

- Ты была забавной проказницей, - тихо, почти шёпотом отвечает он и зарывается лицом в мои каштановые во сне волосы. - Смешная худенькая нескладёха. Вечно лезла на всякую верхотуру, а я тебя оттуда доставал. Бегала за мной хвостиком, а я считал себя ужасно взрослым и посматривал на ровесниц... Ты была смешная. И в какую выросла красавицу.

Среди укрытых брезентом авто на пол набросаны одеяла и куртки. Ничего лучше нет, но мне и не нужно. Едва замечаю, где я, чувствуя только, с кем я.

И чем только думала, надевая это платье с бессчётным количеством мелких, обтянутых скользкой тканью в тон пуговок! Правда, любимое платье...

Он расстёгивает их все, одну за другой, пока я извиваюсь на полу, всё хуже видя над собой гаражный потолок с чередой неровно светящих ламп. Пуговки кажутся бесконечными, потому что каждый отвоёванный у платья участок кожи награждается почти невесомым поцелуем или прикосновением чертящих невидимые кружева кончиков пальцев.

Когда перед платья, наконец, распадается двумя ничем не скреплёнными половинками, уже не могу терпеть ожидание и неловким поспешным движением сама стаскиваю с себя бельё. Теперь, как в день появления на свет, на мне нет ничего.

Он раздевается, помогаю ему, точнее, больше мешаю, то и дело отвлекая поцелуями. Когда он остаётся обнажённым, со стоном откидываюсь назад.

Он проводит ладонью от моего подрагивающего колена, выше по внутренней стороне бедра, и на непривычной к касаниям коже отчётливо ощущается шероховатость его пальцев.

Притягиваю его за плечи, шепча что-то бессвязное. Он опускается ниже, и поглаживание ладони сменяется прикосновением покалывающей лёгкой щетиной щеки.

Вскрикиваю изумлённо-протестующе, но меня крепко удерживают за бёдра, и я вновь ложусь на спину, вжимаюсь затылком в мягкий ворох под собой. А пару мгновений спустя не остаётся ни сил, ни желания сопротивляться.

Захваченная новыми переживаниями, я уже настолько не владею собой, что, когда всё наконец происходит, почти не чувствую боли. Только счастье принадлежать тому, кого любила от бессознательного детского обожания до первого взрослого чувства.

Мы долго лежим, не размыкая объятий, я долго не позволяю ему отстраниться. Наконец, он едва отодвигается, с нежностью проводя по моему лицу. Смягчившее черты блаженное выражение истирается, ускользает, возвращается прежнее, строго-сосредоточенное. И я возвращаюсь из своей эйфории и понимаю, что радоваться нечему. Страшные глаза страшного человека, бег по подворотням... Встреча украдкой, мгновения будто ворованного счастья.

Он садится, и я поднимаю странно невесомую руку, провожу по его спине. Сворачиваюсь клубком, как пригревшаяся кошка, смотрю на горбатые тени машин.

- Есть здесь хоть один исправный гравик? Мы могли бы угнать его... Взять с собой запас топлива... И оставить позади этот чёртов город, где все несчастны. Найти место, где нет никого. Чистый лист. И начать эту историю заново. Написать её хорошо, правильно.

- Фантазёрка, - шепчет он, глядя через плечо. - Совсем как в детстве, когда придумывала сказочные города за пределами Эсперансы. В твоих городах всё было не так, как здесь. Законы справедливы, и все люди равны. Голодные сыты, больные излечились. И даже те, кто умерли, возвратились, потому что любовь сильнее смерти.

- Ты помнишь?.. - шепчу сквозь слёзы. - Я думала, ты не слушал...

- Я всё помню, Ханна...

Ангар сотрясается и дребезжит, как пустая жестянка от давно съеденного печенья. Сажусь рывком, прижимая к груди одежду.

- Открывай, Каллахан! - орут сразу в несколько глоток. - Не то поджарим тебя, как в микроволновке... Бензин хорошо горит, а, Каллахан?

Пока я сижу в ступоре, Дэнни уже стоит и застёгивает ремень на брюках. Решив, что он идёт открывать, трясу головой:

- Они блефуют! Хватились меня дома, а отец... - сцепляю зубы, рыча от ненависти к тому, в кого он превратился. - Он сказал им, куда я могу пойти. Они думают, что я здесь! Они не станут поджигать...

- Я знаю, - коротко отвечает Дэнни, бросая взгляд в сторону дверей. На них два прочных металлических засова, так просто не выломать. Проще дыру в стене прожечь. Есть у них газовый резак? Поорут, попинают железо и уберутся?

Оглушительный звук, словно от близко разорвавшихся петард. В двери несколько раз выстрелили. Я завизжала, закрывая голову руками.

До тошнотного ужаса знакомый голос взорвался грязной матерной тирадой. Разбираю только:

- ...в неё, тебя самого будут трахать...

Сжавшись, мечтая исчезнуть, проснуться, повторяю снова и снова:

- Так не может быть, так не может быть...

Снаружи взрёвывает мотор. Сильнейший удар, и, вся в приваренных листах железа, в развороченном проёме появляется квадратная морда огромной машины.

- Так не может...

Кто-то свистит и улюлюкает, несколько пар рук просовываются, расшатывают искорёженные створки. В оцепенении смотрю, как по ним ударяет лом подошедшего сбоку Дэнни. Кто-то орёт, руки отдёргиваются, бандитские рожи проваливаются во мрак. Закрываю глаза и уши. Но и сквозь ладони слышу ругань и звуки борьбы, металлический звяк. Рычащий крик "Не стрелять!" Хочу покинуть сознание, но почему-то остаюсь в памяти.

Первое, что вижу, открыв глаза - заострённые носы до блеска начищенных ботинок. Они приближаются ко мне. Поднимаю голову.