Надо мной стоит смутно знакомый мне-Виллоу мужчина в щегольском старомодном костюме. На шее повязан яркий платок. У мужчины пустые страшные глаза, они затягивают моё сознание, парализуют волю.

Снаружи кто-то громко повторяет о чьей-то проломленной башке, ему вторит скулящая грязная ругань. Ещё один тяжело дышит, держась за живот, сидя у колеса машины-тарана. Скашиваю глаза и вижу Дэнни, его держат за руки и плечи.

Одетый с иголочки человек с пустыми глазами не спеша подходит вплотную и подцепляет короткими, точно обрубленными, пальцами мой подбородок. Из моего горла вырывается всхлип. Он укоризненно цокает языком.

- Ай-яй-яй. Какое падение нравов. Такая юная девушка, и уже прыгает по койкам.

Кто-то ржёт. Меня пробирает нервическая дрожь.

- Я сама пришла к нему, - губы прыгают, но я упрямо повторяю свой лепет, пока удерживающий меня человек сокрушённо покачивает головой, делая вид, что пытается расслышать. - Это недоразумение...

- Не унижайся перед ним, Ханна, - спокойно говорит Дэнни.

Бросаю на него умоляющий взгляд, втягиваю голову в плечи. Короткопалая рука поворачивает мою голову из стороны в сторону, палец проводит по мокрым щекам, по губам. Меня подташнивает от страха и отвращения, но продолжаю попытки поймать пустой взгляд, умоляю собственным.

- Пожалуйста, отпустите его... Я буду делать всё, что пожелаете...

- Ну разумеется, куколка, ты будешь, - ласково уверяет он. - Однако ты меня разочаровала.

- Я больше не буду...

- Прикидывалась чистенькой, - он качает головой. Вокруг ржут и отпускают комментарии. - А сама тем временем предавалась разврату.

- Я не...

- Каждая первая в Эсперансе - шлюха, - отеческим тоном наставляет он. - Те, по крайней мере, умеют притворяться. - Он достаёт из кармана белоснежного костюма кастет и примеряет на руку. Закрываю глаза, но меня всего лишь треплют по щеке.

Он идёт к Дэнни и буднично бьёт его в лицо и живот. Из меня вырывается животный скулёж. Полураздетая, кидаюсь к самопровозглашённому хозяину города и цепляюсь за его ноги, умоляя прекратить.

Дэнни выпрямляется в удерживающих его захватах, хрипло втягивает воздух и сплёвывает красным. На безукоризненной белизне костюма расцветают алые пятна.

Ёрзаю коленями по полу, оттягивая на себя внимание. То, что всего полчаса назад составляло мой худший страх, сейчас было единственным желанием. Пусть скорей заберёт меня, пускай наказывает, но ограничится тем, что уже сделал, для Дэнни.

Тяжёлая рука опускается на мою голову, гладит, как собаку. Заискивающе смотрю снизу вверх. Пожалуйста, умоляю...

Шепчу это вслух.

- Я же тебе по-хорошему предлагал, сучка, - ласково говорит хозяин города... теперь уже и мой хозяин и вздёргивает на ноги. - Ты, как и многие до тебя, не ценишь учтивость.

- Пожалуйста... отпустите его... пожалуйста...

- Не плачь, Ханна, - слышу голос Дэнни. - Я буду ждать тебя в твоём сказочном городе.

- Догадливый парень, - усмехается тот, кто держит в руках наши жизни. - А вот до твоей хорошенькой головки никак не дойдёт, милая. Никто не смеет безнаказанно брать то, что принадлежит мне.

Он берёт меня за волосы и тащит к ближайшей укрытой машине, нагибает над капотом.

- Не смотри, пожалуйста, не смотри! - кричу и плачу. Руки разъезжаются, бессильные ухватиться за что-нибудь. Внутри что-то мелко содрогается и тикает, включенный механизм самоуничтожения.

- Держите его! - рычит тот, кого одни будут называть Водяной, а другие - Папа и расстёгивает отглаженные брюки. Вижу на своём бедре короткие волосатые пальцы. - Пусть насладится зрелищем.

- Чур не отворачиваться! - хихикает кто-то.

Беззвучно рыдаю.

- Ну что ты, маленькая. Не плачь. Всё будет хорошо, - воркует Водяной, наваливаясь сзади.

Вою, вгрызаясь зубами в запылённый брезент. Боль, ужас, вина, отвращение, унижение - ледяные и огненные демоны, которые слетаются, чтобы сожрать меня изнутри.

К моменту, когда он отпускает меня, уже не могу ничего чувствовать, только сотрясаюсь под толчками, как пустая кукла. Уже ничего не держит, и ватные ноги мягко подгибаются. Насильник ругается надо мной, вынимает платок.

- Всё кровищей залила...

Говорит что-то ещё, пинает мыском туфли. Я не реагирую.

Кто-то достаёт из ящиков с инструментами моток цепей. Звенья грохочут, и я сонно вскидываюсь.

- ...прокатите по городу, - даёт указания Водяной. В уши словно налита вода. - ...что будет с теми, кто берёт моё. Если не сдохнет, прибьёте к стене.

Дэнни безразлично смотрит сквозь него и не двигается, когда его обматывают витками пристёгнутых к бамперу цепей. И тогда искра сознания в последний раз зажигается во мне, и я кричу, кричу так, что связки должны порваться.

Жуткий крик мечется в пространстве полупустой комнаты, бесконечно тянущийся, на одной ноте, взятой где-то за пределами человеческого, так, что даже звукоизоляция не способна справиться с этим воплем, разрывающим скрытые панели обшивки и мои собственные барабанные перепонки. Бьюсь, пинаюсь, молочу руками, словно наконец обрела власть над телом, а тот страшный, из сна, вновь делает это со мной...

Беспорядочные удары попадают по живому, твёрдому; извиваюсь, борюсь из последних сил. Крик иссякает, хриплю сорванным горлом. В сознание проникает, ещё без слов, ровный, терпеливо повторяющий что-то голос.

Мои руки скрещены, прижаты к груди, без боли, но надёжно, не вырваться. Запрокинув голову, кричу, но уже немо. Сучу ногами, взбивая покрывало. Натянутая до предела, до агонии, струна души медленно расслабляется, словно кто-то бережно подкручивает её, уже готовую оборваться. Откликом на ту чудовищную внутреннюю вибрацию мелко подрагивает тело.

С глаз спадает пелена. Белизну и серебро ночи сменила предутренняя блёклая серость. Майк сидит на постели, низко склонившись ко мне, напряжённо вглядываясь в моё лицо. Увидев, что я его узнала, он отстраняется, отпуская, но, вместо того, чтобы уйти, берёт на руки и усаживает к себе на колени, прямо в одеяле, как маленькую. Моя голова прижата к его плечу. Отчётливо ощущаю, как под тонкой футболкой двигаются рёбра.

- Майк... - зову растерянно, всё ещё ничего не понимая. - Майк...

При этом имени он едва заметно кривится, но отвечает тем же спокойный голосом, каким уверенные в себе взрослые разговаривают с плачущими детьми. И я понимаю, что действительно плачу.

- Да, Виллоу?

Он усаживается удобней, прислонившись к изголовью кровати, тому самому, к которому однажды, совсем недавно, приковал меня наручниками. Не слишком-то удобней, - думается внезапно, вон какие острые загогулины, врезаются в спину. Зато мне удобно и уютно, как, наверное, никогда в жизни; близко стучащий метроном сердца, левая рука поглаживает мои мелко дрожащие ноги сквозь одеяло. Зажмуриваюсь, утыкаюсь в него мокрым лицом. Десять кошмаров подряд стоили этих минут.