челюсть, так что мои губы слегка приоткрываются, и я перевожу взгляд на него.

– Молю, скажи, что ты не настолько мерзкий человек.

– С тобой я легко становлюсь настолько больным ублюдком.

– Я не хочу ни твоих подарков, ни тебя.

Он толкает меня на кровать и прижимается своим лбом к моему.

– Я пришел извиниться за то, что порвал твое платье.

– Не хочешь извиниться за то, что разрушил мои отношения, вторгся в личное пространство, забрал кулон, кусал, целовал, трахал меня?

– Нет.

– Тогда зачем извиняться за платье?

– Хороший вопрос. – Тобиас наклоняется и целует меня, а я сопротивляюсь. Сопротивляюсь, но возбуждение накатывает волнами, когда Тобиас прижимается ко мне, ложится сверху, лишая воздуха, пока я не уступаю. Я прижимаю его к себе, запуская в густые пряди пальцы, растрепывая ему волосы. Целую его с тем же пылом, с той же страстью, с которой сопротивлялась пару секунд назад. Потому что я ненавижу его, ненавижу свои мысли о нем, ненавижу укол в сердце, который почувствовала, как только наши взгляды встретились. Ненавижу, что сочла подаренный им пеньюар красивым и представила, как он трахает меня в нем. Ненавижу, что люблю его поцелуи.

Это одержимость на грани сумасшествия, и я не ожидала таких чувств. Я противилась им. Я прикусываю ему губу, в ответ Тобиас кусает мою, и мы стонем друг другу в рот. Он так близко, что я чувствую его, хочу его, и он прекрасно это понимает.

Тобиас отстраняется, и я тянусь к нему, схватив за горло, оставляя на шее засосы, вдыхая его аромат и наслаждаясь стонами, которые он издает, когда водит руками по моему телу.

И тогда я понимаю, что ждала Тобиаса и, что еще хуже, надеялась, что он придет. Почему он кажется таким знакомым, отнюдь не является для меня загадкой. Потому что я знаю его, а причина этого заключается в том, что его сущность по крупице мне передали Шон и Доминик. По иронии судьбы, меня влечет к нему, потому что прошлым летом, когда я влюбилась в парней, я влюбилась и в Тобиаса. В его идеалы, амбиции, цель, взгляд на жизнь. Я отрываюсь от него и падаю на спину. Чувствуя, как меня переполняет разочарование, отворачиваюсь, чтобы не смотреть ему в глаза.

– Уйди. Ничего хорошего из этого не выйдет. Это не входило в нашу сделку.

Тобиас наклоняется и целует ямочку на моей шее, а когда не получает от меня отклика, напрягается. В комнате раздается его громкий вздох.

– Может, я прошу прощения не только за платье. – Если он испытывает угрызения совести, то уже слишком поздно. Никогда не поверю, что у него есть сердце. У него не должно быть сердца, и у меня тоже.

– Пожалуйста, не надо.

Молчание затягивается, а он все еще нависает надо мной. Я чувствую его нужду, наше желание бьет нас рикошетом. Я привыкаю к Тобиасу, и это пугает.

Этого не должно было случиться.

Мы не должны были случиться.

И не можем.

Я не позволю.

– Я разрушил твою жизнь из-за злости… – Он глотает ком в горле, а я качаю головой.

– Тобиас, не оправдывайся передо мной. Я знаю, почему ты так поступил. Ты чувствовал себя преданным, но мы зашли еще дальше и теперь не можем повернуть время вспять. Никакие извинения никогда не исправят этого. Ты сделал то, что намеревался, так что, черт возьми, смирись с этим. – Я поворачиваю голову и смотрю на него. – У нас только деловые отношения.

Лицо Тобиаса искажается яростью, и он садится.

– Думаешь, дело в твоей сраной любви? Ты и извинение обернула в мелодраму. Это пеньюар, а не признание в любви. – Он морщится из-за отказа, и я понимаю, что наступила на очередную больную мозоль. – Думаешь, я не трахну тебя, если захочу?

Лежа на кровати, я ставлю ступню ему на грудь, и джинсовые шорты задираются.

– Тогда трахни меня, Тобиас, поймай меня на обмане. Вперед, подлый глупый монстр, – подначиваю его я и морщу нос. – Испогань все по-настоящему и преврати в цирк.

Тобиас фыркает.

– Ты ведешь себя глупо.

– Конечно. – Я приподнимаюсь и сажусь. – Я всего лишь глупая маленькая девочка.

Он сжимает мой подбородок и опускает взгляд на губы.

– Я сказал «одинокая», а не «глупая».

– Одинокие люди принимают глупые решения. И тому доказательство то, что я с тобой переспала. Извинения не принимаются, убирайся. – Я вытаскиваю из стопки почты рекламную брошюру колледжа и начинаю ее листать.

Несколько минут он молчит, а потом заговаривает:

– Ты сделала верные выводы. Я знал про тебя. Это было моим решением, моей инициативой не подпускать тебя к нам. Это я тебя скрывал.

Он забирает у меня брошюру и, потянув за руку, держит ее своими ладонями.

– Я тот, кто много лет назад принял решение не впутывать тебя. Я подвел тебя. Отвлекся и все испортил. Давным-давно я пообещал себе, что независимо от своих планов свергнуть твоего отца ты не пострадаешь. Я и не думал заставлять тебя расплачиваться за его прегрешения.

Я пытаюсь вырвать руку, но Тобиас тянет на себя, и мне приходится на него смотреть.

– Я подвел тебя. Не Шон, не Доминик. Я. И когда я узнал, что тебя втянули в это… да еще и так… – В его голосе слышен гнев. – Я опоздал. Поэтому, когда сказал тебе – когда говорю, – что ты никогда не была частью плана, я говорю искренне. Я подвел тебя, Сесилия. Я поступал так, что ни черта этим не горжусь. Так можно потенциально уничтожить все, над чем я работал половину своей жизни.

Мы сидим лицом к лицу, наше притяжение не вызывает сомнений. Тобиас отпускает меня и, сев на край кровати, трет лицо рукой. Его действия не позволяют мне посочувствовать, но я понимаю его отчаяние, его борьбу, необходимость верить в то, что мы катастрофическая ошибка. Мы не виноваты во влечении, которое чувствуем. В точности как и в прошлом году, оно просто возникло, как бы банально это ни прозвучало.

И мы хотели, чтобы так и случилось – из своих эгоистичных соображений.

Но я буду дурой, если поверю Тобиасу. До сих пор в его поступках не было искренности.

И утешать его – не моя задача. Потому что среди руин, которые остались от Сесилии Хорнер и Тобиаса Кинга, мы, будучи врагами, еще трепыхаемся, цепляемся за наши цели и верность любимым людям. Двум людям, которые, возможно, никогда не узнают, что произошло между нами, потому что если я дорога этим мужчинам, то подобная новость их уничтожит.

– Ты не сказал им.

Молчание. По лицу Тобиаса видно, как