Острие глубже вонзилось в бок, Якушкина тихо охнула ипослушно двинулась вперед. Конечно, квартиру свою она знала и с закрытымиглазами, а потому поняла, что ее привели в единственную комнату, вытряхнули изкуртки (шапка еще раньше упала где-то в коридоре), стянули чем-то клейким ижестким запястья и лодыжки (наверное, скотч, как в детективах показывают!) иусадили на диван-кровать. Острие при этом убрали, но не успела Якушкинавздохнуть с облегчением, как на ее шею надели… петлю. Честное слово, петлю! Ипетля эта довольно туго захлестнулась на горле!

– Слушай меня, – заговорил другой голос, тоже хриплый инеестественный, но Якушкина сразу поняла, что этот голос – женский. – Мы неграбители, так что ты за свое добро не бойся. И с тобой ничего не случится,если ты на наши вопросы ответишь. Но если начнешь врать или твердить «не помню»да «не знаю», мы тебя будем душить. Крикнешь – придавим накрепко. Поняла?Существуют также и другие средства человеку язык развязать. Болезненныесредства… Утюги раскаленные на живот ставят не только в кино, ясно? Так что лучшевсе сразу говори, если не хочешь новых ощущений. Не самых приятных, поверь.

– Для начала мы тебе продемонстрируем, что это такое, –сказал другой, мужской голос. И петля на горле Якушкиной зашевелилась, какживая. Туже сходилась, туже… Вот стало больно, вот уже нечем дышать…

И в этот миг Якушкина почувствовала, что ей стало мокросидеть.

– Фу, – с отвращением сказал женский голос. – Ранопугаешься. Все еще впереди!

«Да я обмочилась со страху!» – поняла Якушкина. Говорят,если кто вешается, он тоже мочится нечаянно. Какой стыд! Эх, тут не до стыда.Какой страх! И какая боль!

Петля разошлась.

– Чего вам надо? – прохрипела Якушкина.

Теперь она хрипела так же, как ее мучители. Только в отличиеот них она ничуточки не притворялась!

– Ты почему теперь на «Буревестнике» работаешь? – спросилаженщина.

Якушкина даже ушам не поверила, когда это услышала.

Что?! На нее напали, ее мучить начали только ради того,чтобы узнать, почему она ушла с «Нижегородца»? Да нет, она что-то нерасслышала, не так поняла!

– Оглохла? – сказала женщина, и петля снова зашевелилась нагорле Якушкиной.

– Нет, не надо! – взвизгнула та. – Я скажу. Меня попросили вдругую бригаду перейти. У нас происшествие неприятное случилось, в моем вагонечеловек умер. Ну и начальник поезда после этого случая со страху на пенсиюушел, а мне в управлении сказали, что некоторые пассажиры интересуются, у какойэто проводницы мрут люди в вагоне. И если узнают, что я в составе бригады, тоехать отказываются.

– Чушь какая, – пробормотала женщина.

Якушкина была согласна, что это чушь. Мало ли какиеразговоры ходили вокруг того случая! Некоторые даже уверяли, что это убийство,но ведь официально никто об этом не заявлял! А даже если и убийство,Якушкина-то тут при чем?

– Чушь, – повторила женщина. – И даже не думай, что я в этоповерю. Ты сама ушла… Хорошо, что ты сама заговорила о том происшествии, потомучто мы как раз о нем хотим кое-что разузнать. У того человека, который тогдаумер, была одна вещь. Очень ценная. Она пропала. Мы думаем, что это ты еевзяла. Украла у мертвого, мародерша поганая. Отдай ее, тогда останешься жива имы тебя пытать не будем.

Якушкиной казалось, будто все это происходит не с ней. Этижуткие слова не ей говорятся, и не ее шею захлестывает петля, которая сновазашевелилась и начала теснить горло. И в то же мгновение весь воздух в миреисчез. Якушкина забилась, замолотила ногами в пол, заколотила руками поколеням.

Петля ослабела. Якушкина с мучительным стоном втянула в себявоздух и закашлялась.

– Напрасно ты так дергаешься, – сказала женщина. – Сломаешьсебе шею, сама себя убьешь. Лучше тихо сиди.

«Ах ты тварь поганая! Вот тебе на шею петлю да сдавить, топосмотрела бы я, как бы ты тихо сидела!»

Мечтать, говорят, не вредно…

– Ну, где эта вещь? – спросила женщина.

– Какая вещь? – прохрипела Якушкина, и тут время ее живого,вольного дыхания истекло, и горло снова стиснулось петлей. Перед глазамиразноцветно замельтешило.

«Они меня не задушат, нет! – вяло обозначилась мысль. – Я имнужна. Они хотят что-то узнать… Что? Я ничего не знаю! Я не понимаю, что им отменя нужно!»

Опять настала жизнь, и сквозь звон в ушах до Якушкинойдолетел все тот же ненавистный хриплый голос:

– Слушаю тебя внимательно. Где это?

Якушкина дышала и никак не могла надышаться. Наконец-токое-как удалось прокашляться, прохрипеться и справиться с голосом:

– Да вы толком скажите, чего вам нужно?

– Ах вон что… – протянула женщина. – Толком тебе сказать?Видно, ты в тот день много чего награбила. Тогда давай, про все рассказывай.

И снова боль, и нет воздуха, и чьи-то огромные мрачныеглаза… нет, не глаза, а провалы, пустые глазницы черепа вдруг оказались прямоперед Якушкиной, а из оскала рта вырвались слова: «Ну вот и я, твоя Сме-ерть!»Потом Смерть размахнулась и костяшками пальцев больно ударила Якушкину по щеке,раз-другой…

С трудом вернулось сознание. Якушкина поняла, что теперь несидит, а лежит, а кругом слышался какой-то странный шум. Ну, понятно, в головеу нее шумит, это само собой, а еще кто-то ходит мимо, туда-сюда, и что-тобросает на пол, и что-то шуршит…

«Они ищут! – дошло до Якушкиной в каком-то просветлении. –Они ищут это… а я даже не знаю, чего ищут! У меня этого нет! И я не знаю, кудаоно девалось!»

И вдруг Якушкину осенило.

– Ой, погодите… – выдавила она. – Погодите, ради Христа!Господом Богом клянусь, ничего не брала! Может, кто другой забрал? Тот,Илларионов…

Мигом воцарилась тишина, и даже шум в ушах Якушкиной утих, иона услышала не хриплый, а нормальный женский голос:

– Кто это – Илларионов?

Тотчас кто-то схватил Якушкину за плечи и посадил, но онаснова начала заваливаться, и тогда ее подперли двумя подушками с боков. Головау нее падала, и тогда петля снова сходилась туго, но не больно, однако Якушкинапонимала, что ее в любую секунду могут начать душить опять, и старалась держатьголову ровно. А еще она старалась говорить как можно убедительней, чтобы ейповерили и оставили ее в покое. Потому что она говорила правду, правду, правду!