Конечно, первое время Галине было тяжко. А потом сталополегче… Потому что слово свое Константинов сдержал и сыну помогал. Помогалхорошо. Вообще, с уходом мужа Галина в смысле материальном стала жить кудалучше, чем раньше. Ничего удивительного в щедрости Константинова не было: оноткрыл свое дело, ту самую небольшую книготорговую фирму, которая до дефолтасуществовала более или менее, после дефолта – скорее менее, чем более, так чтоГалина только диву давалась, какие коммерческие таланты вдруг открылись в еесупруге. Может, это Эмма на него так вдохновляюще подействовала?

На самом деле – подействовала! Потому что именно Эммаубедила Константинова начать продавать бриллианты. Она же нашла для негокое-какие каналы сбыта – там давали заниженную цену, конечно, зато все былошито-крыто и надежно. Старый ювелир был приятелем первого Эмминого мужа, у негонашлись покупатели в Москве. За те несколько лет, что Эмма прожила вместе сКонстантиновым, было продано двадцать бриллиантов. Полудохлая книготорговаяфирма помогала оправдывать доходы, которые теперь завелись у Константинова. Обеего жены – первая и гражданская – жили довольно свободно, хотя на жизньмиллионерш это совсем не походило. Галина и Эмма снова подружились – все-таки уЭммы оставалось еще достаточно совести, чтобы не возражать против материальнойподдержки первой семьи мужа, а у Галины хватило ума понять: если бы не Эмма, имс Романом не видать бы денег, как своих ушей. Ведь Константинов мог завестисебе молоденькую и жадную любовницу, которая все бы из него вытянула ивыбросила его, как выжатый лимон. О нет, в интересах Галины было, чтобыотношения Валерия и Эммы оставались как нельзя более хорошими! Поэтому онаогорчилась больше всех, когда, после нескольких лет мирного гражданского брака,Константинов вдруг решил от Эммы уйти. Да, Галина правильно понимала ситуацию:если Эмма утратит контроль над капиталами Валерия, больше ничего не перепадетни Галине, ни Роману.

Прекрасно понимала это и Эмма. Ну и Роман, конечно. Поэтомуони поддерживали между собой вполне дружеские отношения, и когда год назадКонстантинов заболел (от своего прежнего маниакально-депрессивного состояния онтак и не избавился, а тут жизнь – жизнь полна неожиданностей! – неожиданноспровоцировала приступ), именно Галина взялась за его лечение.

И нетрудно понять, как все трое перепугались, когда ВалерийКонстантинович вдруг зачастил в Москву и начал продавать камни более активно,чем раньше. Только за последний год ушло еще пять камней – и это помимо тех,которые продавались для «общего блага», как это называлось между Галиной иЭммой. А потом Константинов как-то раз обмолвился, что намерен вскоре вообщеперебраться в столицу. Ни первую жену, ни вторую, ни сына брать с собой он несобирался. Компанию ему должны были составлять только оставшиеся двестишестьдесят бриллиантов, которые он держал в… во все том же тайнике, которыйсоорудил еще в 1996 году и с которым не расставался ни на день, ни на час, нина минуту.

И вот Валерий Сергеевич умер в поезде! А тайник исчез!

Бриллианты исчезли.

* * *

– Ты знаешь, я когда-то читал, что понятие женской красотысо временем меняется. В том смысле, что у каждого времени свои вкусы, – сказалРоман, задумчиво глядя на статую Артемиды-охотницы. – Ну убей меня бог, я нестал бы гоняться за этой дамой, как какой-нибудь Актеон, чтобы быть за эторастерзанным ее собаками!

Фанни изобразила понимающую улыбку и поскорей отошла отАртемиды. Какое счастье, что в Лувре там и сям натыкаешься на таблички сразъясняющим текстом! Не чувствуешь себя полной идиоткой. Между прочим, в музеед’Орсе этого нет. Когда Лоран только начал водить Фанни туда, она вообще ничегоне понимала в сумятице лиц и имен. Ну, с другой стороны, в д’Орсе в основномпредставлено более современное, более конкретное, более понятное искусство:нарисована женщина – значит, это женщина, а не какая-нибудь там античнаябогиня, в жизни которой непременно произошла какая-нибудь душераздирающаяистория. А вот интересно, про этого Актеона Роман только что прочел, как и она,или слышал раньше? Вот будет смешно, если второй русский любовник Фанниокажется таким же знатоком искусства и мифологии, как и первый!

Нет, не таким же. Лоран был на этом совершенно помешан, аРоман здесь только потому, что маман заставила: он смотрит на статуи довольноравнодушно, глаза его загораются интересом, только когда натыкаются настройненькие ножки или крепенькие грудки мраморных девиц. Ох, распутныймальчишка!

Ну а если говорить о понятиях красоты… Роман, стройный,изящный, как танцор, в тысячу раз прекраснее, чем все эти каменные боги, воиныи герои, выставляющие напоказ горы своих мышц и довольно-таки слабенькие,сонные членики! Его плечи гладки, как мрамор, его кожа мягче шелка, его губыслаще меда, его… ах боже ты мой!

Какое счастье, какой восторг любить такую красоту, вдыхатьаромат этого чудесного цветка…

Они спустились в нижний зал павильона Сюлли. Там было совсеммало народу: двое-трое посетителей бродили меж статуй, и Роман вдруг схватилФанни за руку, потянул под прикрытие скульптурной группы – четырех могучих гладиаторов,готовых к сражению, – прижал было к себе… Но тут же и отпрянул, досадливочертыхнувшись: думали укрыться, а вместо этого оказались на виду у целой толпынароду!

Собственно, не такая уж это была и толпа: человек десять,сидевших на складных стульчиках или прямо на ступеньках, подложив под себясумки. У всех на коленях лежали альбомы, и все с видом прилежных школьниковрисовали грузного, весьма немолодого, бородатого сатира, пытающегося пойматьмолоденькую, хорошенькую, очень испуганную нимфу.

– Вот так номер! – пробормотал смутившийся Роман. – Непохожи они на юных художников! Делать больше нечего…

В самом деле, люди тут собрались вполне зрелые, на вид оттридцати лет до шестидесяти, и с этими альбомчиками на коленях они смотрелисьодновременно забавно и трогательно.

– Ну, ты знаешь, – сказала Фанни, скользя взглядом по лицамстарательных художников, – в Париже много всяких школ искусств для взрослых.Есть школа искусствоведения при самом Лувре, есть школы в каждом аррондисмане,даже не по одной. Школы рисования и музыкальные, спортивные клубы, хоровыестудии…

– О, хоровые студии! – оживленно воскликнул вдруг Роман, илицо его просияло. – Однажды я видел одну такую студию в парке Аллей. Вернее,слышал их выступление. Мы с Эммой там гуляли…

Эмма? Это еще что?!

– А кто такая Эмма? – резко спросила она.