– Ника, ты меня пугаешь. Что случилось?

Ника подалась вперед. С нежностью крыла колибри она поцеловала его. Девушка не была уверена, абсурдно ли то, что она делает, смешно или глупо, но продолжала. Еще один, легкий как перышко, поцелуй, на этот раз – в краешек его рта. И еще один, со всей нежностью, которую она чувствовала в себе. Ника порывисто схватила его лицо ладонями и поцеловала подбородок, щеки, лоб.

Она провела руками по его стройной груди в корсете легких мышц – не мускулов атлета или воина, а стройного сложения вора. Квинн весь был физическим олицетворением хитрости и скорости, с ногами, предназначенными для быстрого бега. Его синие глаза сверкнули в темноте, утонув в ее пристальном взгляде.

– Извинения приняты, – промурлыкал он, прижимаясь лицом к ее затылку.

Ника усмехнулась. Она готовила остроумный ответ, но почувствовала, что его дыхание становится тяжелым – сон настиг его. Она держала его руки, соединившиеся на ее теле морским узлом, и позволила сну одолеть себя, зная, что, по крайней мере, заставила Квинна чувствовать себя немного лучше. Чуть менее одиноким.

Что-то резко разбудило Нику. Яркая вспышка света пронзила тьму ее сна. Она почувствовала, как щеки наполнились теплом, когда поняла, что заснула в комнате Квинна.

Солнце скоро взойдет. Она соскользнула с кровати и укрыла Квинна одеялом.

Когда Ника шла обратно в свою комнату, она на какое-то мгновение задумалась над тем, что именно пробудило ее от глубокого сна.

Это было что-то странное. Нечто похожее на… фотовспышку. Ника убедила себя, что это, должно быть, молния. Молния летней ночью. Ведь бывает, правда?

На этот раз Митчем даже не удосужился усыпить его, а это означало, что у Зака не было другой компании, кроме холодных стен лаборатории, пока он боролся со своей бессонницей. Что ж, по крайней мере, стены стояли неподвижно, в то время как мысли в его голове беспорядочно метались, заставляя его во всем сомневаться.

Какое имело значение, была ли реальным лицом та женщина, с которой он встречался на званом обеде, или плодом его воображения, или актрисой, которую подослал великий стратег Митчем, чтобы заставить Зака поверить, будто он сходит с ума? Ни один из этих вариантов не имел смысла. Ни один из этих сценариев не принадлежал миру, частью которого он действительно хотел быть.

Когда на следующее утро его выпустили из лаборатории, Зак ушел к себе с мыслями по-прежнему спутанными и чувствуя себя, как и прежде, загнанным в угол.

Митчем утверждал, будто его мать все еще жива. Это была ужасная, жестокая ложь. Слишком уж низкая, даже для такого циника, как дядя. Зак отказывался размышлять на эту тему.

Он пошел прямо в столовую, задержавшись у картины Ники. Живопись словно окликнула его, отразившись эхом в бушующей внутри него военной зоне.

Зак вспомнил, как смешно выглядела Ника в тот первый день, когда в поисках телефонного сигнала упала с дерева и приземлилась прямо перед ним. С самого начала он оценил ее красоту, но не это привлекало его в ней. Не ради этого искал он ее на следующий день, чтобы дать работающий телефон. И не из-за этого так ликовал всякий раз, оставаясь с ней наедине.

Ему нравилось, как эмоции пробегали по ее лицу, быстро вспыхивая, словно падающие звезды. Она не умела скрывать свои чувства. Как в тот раз, когда она упала с дерева: шок, смущение, негодование танцевали, быстро сменяясь, на ее лице.

В мире, где все выглядело фальшивым, блестящим и пустым, только она одна казалась настоящей.

Как его мать.

Зак вошел в безупречную столовую и занял свое обычное место в конце того же длинного стола, где он устроил скандал каких-нибудь восемь часов назад. С удивлением он осознал, что ему стало стыдно, когда он проходил мимо людей из прислуги. Скорее всего, они слышали его приступ и крики прошлой ночью. Некоторые из них были свидетелями его выступления на званом ужине.

Он утешил себя тем, что все еще может чувствовать что-то естественное и нормальное, как стыд. Он еще не утратил ощущения реальности и социальной условности. Еще не совсем. Онемению еще не удалось проникнуть в его ядро; оно все еще зависало на внешних краях, ожидая момента, когда сможет поглотить все, что осталось.

Зак слегка улыбнулся ужасному воспоминанию – своей речи прошлой ночью. Что ж, он был рад, что по крайней мере разозлил Митчема. Разбил предсказуемую рутину обеда для всех присутствующих гостей. Эти люди не привыкли к нарушению их планов. Они, видите ли, не созданы для того, чтобы чувствовать себя неловко.

Между этими людьми и их потребителями слишком много буферов; слишком много торговых представителей, и секретарей, и бетонных стен. Зак ненавидел этих людей каждой частицей своего существа.

Как будто вызванный неприязненными мыслями племянника, в столовую прошествовал Митчем.

Как только он сел, вокруг него затрепетали руки слуг, словно птички, разносящие подарки: газета, черный кофе, белковый омлет.

– Ты все обдумал насчет Кэтрин? – первым нарушил молчание дядя. – После твоего вчерашнего нервного срыва, я думаю, лучше приступить к пересадке как можно скорее.

– Я тебе не лабораторная крыса, – заявил Зак.

– Никто не относится к тебе так.

– Со мной все в порядке, – настаивал Зак.

Он убеждал скорее себя, чем Митчема. У него не было никаких срывов или галлюцинаций. Он отказывался верить, что женщина в шубе не была реальной.

– Тем не менее тебе нужна помощь, – стоял на своем Митчем. – Я не хочу увидеть тебя в том состоянии, в котором оказалась твоя мать.

Слово «мать» пробудило в Заке множество эмоций, которые он сдерживал с тех пор, как проснулся этим утром.

Зак сглотнул.

– То, что ты сказал о моей матери…

«…Было слишком порочно даже для тебя», – хотел он сказать. Но какой смысл делать выговор монстру?!

– Это так, – отозвался Митчем. – Все, что я рассказал тебе о твоей матери прошлым вечером, правда.

«Ложь! – вскрикнул Зак мысленно. – Ложь, интриги, уловки. Вот что это».

– Я знаю, ты сейчас обескуражен, – продолжал тем временем Митчем. – Но я предлагаю тебе сделку. Ты делаешь пересадку с Кэтрин, а я расскажу тебе всю правду о твоей матери. Я расскажу тебе, что с ней случилось… и где она сейчас.

Это была ложь. Его мать давно умерла. Ему это подсказывало шестое чувство. Но был кое-кто еще, на кого он мог бы обменяться.

– Мне нужно знать, что с Никой все в порядке. Мне нужны доказательства того, что ты ее отпустишь, – потребовал Зак.

Митчем вздохнул и допил свой кофе.

– Ладно.

Зак узнал эту тактику ведения переговоров. Когда Митчем готовился нанести последний, убийственный удар, он делал вид, будто чему-то уступает, тогда как на самом деле ничего не терял.