– Если я соглашусь на эту пересадку, ты отпустишь Нику. Скажи мне, где она, и подтверди, что она в безопасности, – пытался укрепить свои позиции Зак.

Он не стал поддерживать разговор о маме. Он не позволит расцвести этой ложной надежде.

– Ты заключаешь выгодную сделку, сын мой, – изрек Митчем.

Зак почувствовал, как отвращение от этого обращения выкручивает ему душу.

Планшет рядом с Митчемом издал сигнал входящего сообщения. Дядины глаза переместились на экран и широко раскрылись. Уголки его рта скривились настолько близко к торжествующей улыбке, насколько он мог себе позволить. Тело Зака напряглось.

– Итак, – произнес Митчем, – вот та, за кого ты борешься.

В его голосе слышалось то ледяное веселье, которое дядя испытывал, ощущая себя предельно жестоким и побеждающим. Он еще раз взглянул на экран, наслаждаясь изображением, прежде чем развернуть устройство.

Зака злило, что ему нужно встать и пройти всю длину стола, чтобы лучше рассмотреть, но он все же сделал это. Пугающее любопытство тянуло его, словно леска пойманную рыбешку.

Он знал, что все, от чего Митчем получает подобное удовольствие, должно быть достаточно плохим и достаточно наглядным.

Несмотря на то что его предупредили о содержании фотографии, он никак не мог предать своему лицу идеальную маску безразличия. Сначала он почувствовал радость: Ника была жива и с ней… все хорошо. Ему вдруг свело спазмом желудок, и, казалось, все части тела заныли одновременно, когда он рассмотрел фотографию.

Она спала на большой кровати. Лицо спящего рядом Квинна уткнулось в ее плечо, а его руки обвивали тело девушки.

Зак не переставал спрашивать себя, как и кем была сделана фотография. Но какая-то небольшая частица внутри него уже сломалась, плотина раскололась, и вода хлынула потоком. Он позволил оцепенению излиться на него, как библейский потоп.

После завтрака Зак пошел в свою комнату. Вайолет сидела на кровати и ждала. Он посмотрел на девушку; его зеленые глаза были уставшими и пустыми, как сумеречное болото.

Зак понял, что Митчем, должно быть, дал распоряжение охранникам впускать ее беспрепятственно. Его немного удивило, что дядя не видел вреда в том, чтобы племянник общался с кем-то близким по духу.

– Я ждала тебя, – тихо сказала она.

– Я хочу, чтобы ты ушла, – холодно ответил он, хотя это была неправда.

Один только вид ее здесь, такой знакомой, облегчал ему боль в костях. Митчем эмоционально сгибал его, пока Зак не стал чем-то похожим на кнут, готовым щелкнуть в любой момент.

Было неправильно втягивать ее во все это. Не сейчас, когда ему известно, каковы ставки. Нельзя использовать Вайолет как человека, на котором он разрядится. Выпустит свой отрицательный заряд, свой гнев.

– Пожалуйста, уходи, – повторил он более мягко.

Вайолет выпрямила спину и покачала головой. Нет.

– Убирайся, – прорычал он. – Я не в настроении для твоих игр.

– Это не игра. Я никуда не уйду. Я хочу пройти это с тобой… что бы это ни было.

Вайолет подняла подбородок. Она встала и приблизилась к нему. Зак попятился. Своим длинным ногтем она провела по краю его скулы, взяла за подбородок и заставила встретиться с ней взглядом. Ее пухлые, подведенные фиолетовым губы были приоткрыты, а очерченные сине-черным глаза подобны кошачьим.

Она зло усмехнулась.

– С тех пор как мы были детьми, я всегда соответствовала твоей тьме. Ты всегда мог сравниться с моей. Дай мне почувствовать твою боль, – прошептала она.

Вайолет потянулась и поцеловала его. Зак вздрогнул. Он посмотрел на Вайолет и увидел свою темноту, отражающуюся в ее глазах. Вайолет была его зеркалом. Всегда была.

– Заставь меня почувствовать то, что чувствуешь ты, – проронила она.

Зак ощутил, что сгорает изнутри. Она была с ним, воплощение всего неправильного. Красивая и испорченная, идеальная и сломанная. Утешение, к которому он всегда обращался. Двое детей, живущих в больших особняках на противоположных концах бездушной улицы. На той улице, где тайны были разменной монетой, а любовь редкостью, они случайно нашли друг друга. И друг в друге они нашли и насилие, и утешение, и утверждение, и бегство.

Зак крепко обнял ее.

Огненный взгляд Вайолет сфокусировался на нем, ее синие глаза блестели голодом. Да, это были глаза голодной волчицы.

Она пугала его и волновала одновременно.

Зак хотел сгореть. Самоуничтожиться, почувствовать оцепенение, которое может принести только хаос. Она была хаосом в его прекраснейшей форме.

Зак понял, что делать. Оставив Вайолет, он пошел, чтобы сказать дяде, что готов пройти через процедуру.

Зак покончил со спасением кроликов. Он был готов спасти себя.

У входа на кухню Ника засомневалась. Она слышала шум за дверью: звуки передвигаемой посуды, шипение масла на сковороде, открывающаяся дверца холодильника. Запахи горячих блинов, тушеного лука и пряных бобов смешивались и проникали за дверь.

Она колебалась. Девушка не могла точно знать, завтракают сейчас ее друзья или еще сидят в своих комнатах в болезненной тишине, вызванной ужасными событиями прошлой ночи. Вообще, предполагалось ли им идти на завтрак после всего, что случилось? Ее дверь отперли наутро, после того как она пробралась обратно. Однако она не была уверена, станет ли Хефе продолжать игру «вы у меня в гостях» после их попытки побега.

Ника предпочла бы не желать ничего из их пищи для VIP-заключенных. Она предпочла бы, чтоб у нее не сосало под ложечкой при мысли о блинчиках.

Прошла еще одна неловкая минута подслушивания. Желудок у Ники начал ворчать. Она вошла на кухню и застала Лупе у плиты.

Квинн и Интеграл сидели на противоположных концах черного мраморного острова и ели в тишине. Левый глаз у Интеграла распух. Лицо раскраснелось, а светлые кудри растрепались больше, чем обычно. Выражение его лица разбило Нике сердце на тысячу осколков – оно выражало чистую и полную покорность.

Лицо Квинна выглядело еще хуже. У Ники перехватило дыхание, когда она увидела все оттенки черного, синего и желтого, уродующие его красивые черты. Прошлой ночью серьезность травм была скрыта темнотой его комнаты: опухшая, разорванная губа; опухшее веко; рассеченная бровь; рука защищает пострадавшие ребра.

Однако выражение лица Квинна, когда он увидел Нику, явило резкий контраст с его состоянием: он засиял, широко улыбаясь.

– Буэнос-диас, ребята, доброе утро, – вежливо сказала Ника, занимая место рядом с Квинном. Она не смотрела на Интеграла. Не могла заставить себя сделать это. Он не поздоровался с ней, не ответил на приветствие.

– Буэнос-диас, – сердито буркнула Лупе.