Вероятно, ей сообщили, что подростки украли у нее телефон, но Ника с облегчением увидела, что с ней ничего страшного не случилось. Ей не хотелось, чтобы кухарка заплатила за то, что они сделали. Не особо услужливо Лупе поставила тарелку перед Никой. Та пробормотала: «Грасиас» – и взялась за еду.

– Со мной все будет хорошо, – весело сказал Квинн, когда поймал ее взгляд на своих ранах.

Он тряхнул головой, так что несколько темных прядей упали на его опухшее веко.

– Очень болит? – спросила Ника.

Ей очень хотелось повернуться к Интегралу и спросить его о том же, но она боялась. Что-то в том, как он сидел, внутренне закипая в тихой ярости, подсказало ей, что лучше его не беспокоить.

– Только когда двигаюсь, – хитро улыбнулся Квинн.

Ника ответила вымученной улыбкой.

Он провел пальцем по ее плечу, а затем нежно сжал ее ладонь.

Ника аккуратно вплела свои пальцы в его. Он снова улыбнулся, на этот раз шире.

На мгновение Ника потерялась в его взгляде – настолько ясным и чистым он был среди хаоса, в котором они оказались. Ника снова обернулась к Интегралу, почувствовав себя смелее.

– Саймон, как ты? – решилась она.

Интеграл ошеломленно поднял голову, словно только сейчас заметил их. Его взгляд остановился на переплетенных руках, и выражение его лица мгновенно оживилось.

– Да просто замечательно, – процедил он злобно. – Ника, бывает что-нибудь, что ты не сумеешь исправить, строя глазки?

Ника опешила.

– Интеграл… – начала она было, но тот соскользнул с табурета и уставился на Квинна.

– Она взмахнула ресницами, и ты прощаешь ей тот факт, что тебя по ее вине избили до кровавого мяса?

Ника никогда не видела его таким злым. Она немного отстранилась. Слезы щипали ей глаза. Но ее сердце было переполнено сочувствием: она понимала, что его гнев уместен, для этого были основания.

– Это не ее вина, приятель. Остынь! – осадил его Квинн, не повышая голоса и не меняя выражения лица, но достаточно уверенно.

– Нет, ее это вина, – рычал Интеграл, – все это!

Ника почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Лупе выключила плиту и пробормотала что-то в духе «диос мио», а затем оставила подростков ссориться.

– Саймон, мне очень жаль, что ты пострадал, правда, – проговорила Ника голосом, ломающимся, как сухая кора. Слезы щипали ей глаза.

– Думаешь, меня волнует это? – Интеграл указал пальцем на отекшие веки. – Думаешь, меня заботит мой подбитый глаз? Оглянись вокруг, Ника – может, кого-то не хватает?

С ужасом Ника оглядела комнату и поняла, что она совсем забыла об Эмбер. Она была настолько ошеломлена, настолько сосредоточена на Квинне и своих собственных переживаниях, что просто предположила: Эмбер вот-вот войдет в кухню – ну, опоздала на завтрак, вот и все.

– Эмбер у доктора, в лаборатории, – объяснил Квинн.

– Они не позволят мне увидеть ее, а лаборатория под замком. Туда никак не проникнуть. Я попробовал трижды с утра. Я должен был следовать своему инстинкту прошлой ночью, – терзался Интеграл, – мы не были готовы бежать. Нам нужен план получше. Эмбер слишком больна. Ты не слушала меня. Так же, как когда ты заставила нас покинуть Вилдвуд.

– Если бы мы не сбежали из Вилдвуда, со мной было бы то же, что с Эмбер сейчас, – оборонялась Ника. – Этого ты хотел бы?

– Если бы мы не покинули Вилдвуд, возможно, Магда и Стелла все еще были бы живы, – отрезал он.

Хотя Интеграл, казалось, сразу же пожалел о своей жесткости, он не отвел глаза.

Ника опешила. Его слова пробили брешь в остатках плотины, и слезы хлынули ручьями.

– Ну ты сволочь, – в голосе Квинна прозвучало предостережение.

– Нет, он прав, – обращаясь к Квинну, посмотрела Ника на Интеграла сквозь влажные ресницы. – Мне жаль, Саймон. Мне очень жаль, что все это произошло.

Ее плечи начали дрожать.

– Нет, Ника. Прости меня, прошу… – Он тоже плакал. – Я просто хочу, чтобы она поправилась. Больше всего на свете я хочу, чтобы она поправилась.

– Я обещаю, я сделаю все правильно, – пообещала Ника.

Квинн отпустил ее ладонь и обошел вокруг стола, чтобы положить руку на плечо Интеграла, успокаивая его и заверяя в поддержке. В этот момент Ника искренне любила его – ведь он делал то, на что у нее не было сил.

* * *

После завтрака Ника, извинившись, вернулась в свою комнату, чтобы вздремнуть.

Она чувствовала себя опустошенной. Было еще только утро, но она уже устала – она ощущала слабость глубоко внутри. Ей срочно нужна большая кровать и темнота под пуховым одеялом, свободная от дурных мыслей и чувств.

Бастиан стоял, небрежно прислонясь к двери в ее комнату. Его янтарные глаза светились удовольствием.

– Убирайся вон от моей комнаты, – прорычала Ника, – подлая, отвратительная тварь…

– Я стоял бы здесь и слушал твои оскорбления хоть целый день, но Хефе хочет тебя видеть, – прервал ее Бастиан.

Ника набросилась на него с кулаками, но он увернулся от первого удара. Она сумела лишь раз влепить ему пощечину. Бастиан, выглядя несколько удивленным, поймал ее другое запястье в полете.

– Как ты спишь ночью? – воскликнула она.

Это был не вопрос. Да Бастиан и не собирался отвечать. Он повернулся и жестом велел ей следовать за ним.

– Знаешь, тебе не обязательно быть похожим на него. У тебя есть выбор. Тебе не обязательно быть таким, как твой отец.

Бастиан остановился. Он обернулся и уставился на Нику, словно впервые принимая ее всерьез или как будто он впервые по-настоящему увидел ее.

– Рыба не может быть птицей, – ответил он просто. – Мы все рождены, чтобы быть чем-то заранее определенным.

– Чушь. Твой отец социопат.

Глаза Бастиана хищно сузились.

– Хефе, – медленно произнес он, как будто слово «отец» ему чуждо, – ожидает, и его терпение иссякло.

Он крутнулся на пятках своих безупречных мокасин, четко показывая, что их разговор окончен, и пошел по коридору с Никой словно на буксире.

* * *

Хефе ждал их с серьезным выражением лица за своим широким столом.

– Садись, – велел он Нике.

Ей не хотелось спорить, поэтому она села напротив седовласого мужчины.

Бастиан остался стоять у двери. Хефе потер виски, затем пристально посмотрел на нее.

– Тебе известно, в какой отрасли я работаю? – спокойно спросил он.

– Индустрия похищения людей? – предположила Ника.

Взгляд его чуть более темных, чем у сына, глаз был явно убийственным.