– Я просто подумал…

Журналистка Олечка в отдалении выдернула из своего бауласкладной зонт, распахнула его, подняла над головой и двинулась в их сторону.

Марина взяла Волошина под руку и увлекла в переулок.

– Марк, как вам в голову пришла такая глупость?! ПочемуРазлогов должен был оставить мне какие-то бумаги?! И что это за бумаги?!

Он помолчал, и Марина поняла – ни за что не скажет, ничегоона от него не добьется.

– Вы были моей последней надеждой, – сказал он и улыбнулся.– Если у вас их нет…

– И быть не может!

– Значит, нигде нет. Куда он их дел, я не понимаю! И самоеглавное…

– Что?

Он молчал.

– Что главное, Марк?

– Да ничего, – сказал он быстро. – Просто они нам оченьнужны. Чтобы как-то привести дела в порядок. Он умер, и все разладилось…

– Для меня он умер давным-давно, Марк. – Кажется, онакому-то уже говорила эту фразу!.. – Мы расстались, и его для меня не стало. Новсе равно тяжело, когда я думаю, что его… на самом деле нет!

Волошин слегка пожал ее слабую руку, словно погладил, и они медленнопошли по блестящей от дождя брусчатке.

Марина лихорадочно думала.

Волошин был печален.

«Он никого не любил, кроме вас!» – надо же! Насколько онипредсказуемы и линейны, эти существа мужского пола, даже самые лучшие и самыеумные из них! Им можно внушить все, что угодно! Если грамотно внушать! Онникого не любил, кроме вас… Кого он там любил, мне неизвестно, а меня онненавидел, это совершенно точно!

Добравшись до дома, Марина первым делом обошла все комнаты.Шаги ее, стремительные и гулкие, отдавались от стен и горок с бисквитнымфарфором.

Подождите, голубчики, думала Марина, отворяя и затворяядвери. Я вам покажу разлоговскую любовь! Вам такая любовь и во сне неприснится!..

В комнатах было пусто, только лежал на коврах и паркетеневерный свет большого города, сочившийся с улицы. Костенька, стало быть, надаче, а старуха наверняка храпит в своей каморке и ни за что не проснется. Оназнает, что у Марины сегодня спектакль и баня и приедет она под утро.

Но какая может быть баня!..

Марина швырнула на кресло меховую душегрейку, дрыгая ногами,скинула туфли, побежала в свою комнату и заперлась.

Не зажигая света, она пробралась в самый угол, где рядом срезной чугунной батареей стоял бабушкин сундучок – смешной, трогательный, спобитыми углами. Марина называла его «мое приданое» и хранила в нем всякуюерунду – пожелтевшие газетные вырезки, самые первые рецензии и фотографии, накоторых она робкая, перепуганная девчонка, кусочки кружева от платья, в которомона играла Принцессу из «Обыкновенного чуда». Студенты любили ставить именноШварца, он казался им необыкновенно глубоким! В сундучок никто никогда незаглядывал, Марина не разрешала трогать «приданое». Откинув скрипнувшую крышку,она моментально выворотила «приданое» на пол и стала проворно в нем копаться.

То, что она искала, лежало где-то посередине. Тоненькаякартонная папочка с белыми тесемками нашлась очень быстро. Марина развязалатесемки и проверила бумаги – все на месте.

Собственно, самой главной там была одна бумажка, и онаоказалась в полном порядке.

Впрочем, она и не могла никуда деться. Зря Марина такперепугалась.

Посидев немного на полу, она старательно засунула картоннуюпапку в середину бумажной кипы, уложила все в сундучок, сверху бросила кусочеккружева и деревянного зайца с метлой – подарок Разлогова на какой-тодавний-предавний день рождения. Ему тогда очень нравилось, что Марина теперьтакая же, как этот заяц, – хозяйственная и с метлой. Жена, мать семейства, ещебы!..

«Он никого не любил, кроме вас!» Скоро, скоро вы всеузнаете, как именно он меня любил!..

Совершенно успокоившись, Марина захлопнула крышку, подняласьи, придерживая юбку, покружилась немного в центре лунного круга, лежавшего наковре.

Медведя застрелили охотники, или он сгинул, попавшись вкапкан, а Принцесса жива, весела и танцует ночью вместе с луной. Как вам такоепродолжение истории, уважаемый сказочник?..

Очень хочется чаю, горячую ванну, раз уж ничего неполучилось с баней, книжку «Три мушкетера» и спать, спать!

Марина вышла в коридор, сильно хлопнула входной дверью –чтобы старуха наверняка проснулась, – и закричала громко, на весь дом:

– Верочка-а! Вера Васильна, я приехала! Хватит храпеть!

И прислушалась. Странное дело: ни звука не доносилось изглубины квартиры, только на разные лады тикали разные часы.

– Вера Васильевна! Я чаю хочу! В ванну хочу! Я уста-ла!

Тишина, и больше ничего.

Вновь забеспокоившись – что за наказание такое, никто ее нежалеет и не бережет! – Марина добралась до старухиной двери и распахнула ее.

В комнатенке, тесно заставленной комодами, шифоньерами истульями с прямыми, как у солдат, спинками, никого не было. Пуста была кровать,застеленная пикейным покрывалом.

Старуха пропала.

Прохоров раздраженно пожал плечами, но все-таки свернул сМКАДа в сторону разлоговской дачи.

Замелькали елочки-березки, город моментально отступил, как ине было его. Глафира смотрела в окно, Прохоров молчал, и это продолжалосьдолго.

Она не выдержала первой.

– Андрей, не сердись ты так! Ну мне правда нужно домой! Нуочень нужно!

– Нет, я этого не понимаю, – он завелся моментально, какдвигатель у хорошей машины. – Тебе по голове уже дали? Дали! Хорошо, что неубили! Там никого нет, даже собаки нет! Что ты будешь делать, если кто-нибудьопять… нагрянет?!

– Не нагрянет.

– Откуда ты знаешь?!

Глафира молчала, смотрела в окно на летящие березки-елочки,которые фары выхватывали из темноты. Прохоров быстро взглянул на нее иотвернулся.

…На самом деле ему просто необходимо было остаться одному,получить временную свободу, хоть на один вечер, именно потому он и вез еесейчас на дачу! Конечно, хорошего в этом ничего нет, но он должен кое-чтовыяснить и изо всех сил надеялся, что за один вечер с ней ничего не случится.Хотя лучше бы, конечно, не рисковать, но ему правда очень нужна свобода!