Но он находился в выгодном положении, а солдаты отвыкли от опасности и не ожидали сопротивления.

Ник твердо сжал карабин в руках и, прильнув к глазку окуляра, затаив дыхание, сделал первый выстрел – в водителя.

Как многим новичкам, ему повезло. Грузовик резко бросило в сторону, колесо зацепило бровку оврага, и тяжелая машина вильнула в промоину, ударилась передней подвеской в грунт. В одно мгновение встала как вкопанная, вздыбив тучи пыли. Ник выпустил остальные пули в едва видимые фигуры солдат, выскакивающих наружу. С радостью отметил, что двоим подняться не удалось. Пока снова заряжал карабин, укрылся за колесом – и вовремя: на джип обрушился град автоматных очередей.

Обожгло ногу, Ник вскрикнул от боли. Весь его боевой задор внезапно схлынул. Он вскочил, чтобы бежать, следующая пуля нагнала его, ударила в бедро. Ник упал на дорогу. Вера хотела броситься к нему на помощь, но тут снова застрекотало, по дороге забегали фонтанчики камней и пыли. Девушка спустилась на самое дно оврага, обняла от страха Грозного, как будто желая спрятать его собой.

Выстрелы прекратились. Слышны были неразборчивые крики с подножья холма, да как шипит в джипе антифриз, вытекая из пробитого радиатора на горячую выхлопную трубу. Запахло бензином.

Девушка оставила собаку и осторожно высунулась из оврага.

– Ник! – обрадовалась она, увидев, что он ползет к ней.

– Надо сматываться! – прохрипел он, сползая вниз.

Силы внезапно оставили Ника. Девушка затормошила друга и только сейчас увидела рану в его бедре, из которой, пульсируя, вытекала кровь. Собрав мужество, она не поддалась панике. Не думала ни о том, что ждет ее, если не решится бежать именно сейчас, пока не поздно; не думала ни о солдатах, ни об их жестокости, уже показанной и еще только предстоящей. Она действовала четко и быстро, хладнокровно, не обращая внимания на стоны товарища. Сорвала ремень со своих джинсов и быстрыми движениями, как будто делала это не раз, наложила Нику жгут, как можно ближе к паху, затем, в том месте, где пуля пробила ткань, надорвала брючину, чтобы скорее увидеть рану. Сами собой брызнули из ее глаз слезы, когда она поняла, что, наверное, уже ничего нельзя сделать: рана слишком велика. Но и все равно скинула курточку, срывая пуговицы, стянула с себя ковбойку, обнажив неприкрытую грудь, даже не задумываясь и об этом, принялась рвать рубашку на ленты, чтобы сделать перевязку. Вскоре руки ее, живот, грудь были в крови, и даже пыль под Ником, под ее коленями, превратилась в грязь и хлюпала от каждого движения – она ничего этого тоже не замечала.

– Тебе лучше бежать, пока не поздно, – просипел Ник и слабо надавил на ее плечо, будто хотел подтолкнуть. – Мне очень жаль, что я так и не решился стать для тебя больше, чем просто другом. Все моя нерешительность…

Он замолчал на мгновение, обдумывая последние слова. Взгляд его опустился на ее грудь. Ник улыбнулся.

– Я так хотел увидеть тебя без одежды. Кто бы мог подумать… Мне надо было… надо было… – и, уже не боясь показаться грубым, он произнес: – Надо было сказать, что у нас уже было это и взять тебя в первый же день……

Вера нашла силы ответить дрожащими губами:

– Глупенький. Я бы все равно не поверила, – она натужно улыбнулась. – Ты будешь жить. Должен!

– Не… – он мотнул головой. – Совсем не то… Скажи мне, что…

Обостренный борьбой со смертью, слух Ника уловил приближающиеся голоса.

– Вера, беги!.. – он снова подтолкнул ее, теперь совсем едва. – Беги же!.. Бегите оба…

Ему стоило усилий повернуть голову.

– Где пес?.. – еле прохрипел он.

Вера обернулась и заметила, что Грозного в овраге нет. В девушке вспыхнул страх – до сих пор присутствие собаки наполняло ее уверенностью.

Внезапно снова раздался стрекот выстрелов. Она невольно пригнулась, хотя высокий край оврага надежно прикрывал. Но стреляли не в их сторону. В перерывах между очередями она уловила вой, а следом – такой же далекий, как голоса солдат, едва различимый низкий рык, от которого знакомые мурашки побежали по телу. И снова автоматная очередь – казалось, бесконечная. Когда выстрелы стихли, ей послышался визг.

– Они убили его! Слышишь?!.. – крикнула девушка.

И заметила вдруг, что глаза Николая неподвижны.

– О Господи, Ник!..

Парень не дышал. Лицо его приняло пыльно-серый оттенок. Девушка затрясла его и, поняв, что ей не показалось, упала ему на грудь. Но слезы быстро кончились. Через минуту Вера будто очнулась, и взгляд ее принял каменную твердость. Схватив лежавший рядом с Ником карабин, девушка решительно полезла наверх…

За несколько минут до того, как Вера попыталась наложить Нику жгут, Грозный незаметно отступил и, выскочив из оврага, обошел воняющий бензином джип. Перебрался на другую сторону, откуда дул свежий ветер. Вбирая из него только нужные запахи и не отвлекаясь на посторонние, он углубился в траву и вскоре сквозь заросли воочию увидел солдат.

В Грозном проснулся азарт, такой же, как в те дни, когда он только учился охотиться на сурков. Отчасти солдаты действительно были похожи на этих зверьков: из-за одежды все как один похожие друг на друга, они и двигались почти так же настороженно, как сурки, готовые в любую секунду припасть к земле, чтобы их не заметили.

Но он все же понимал разницу: эти странные люди, от которых исходили уверенность и азарт, не бросятся врассыпную, как только увидят его. Заранее подозревая это, Грозный не торопился показаться из травы. В руках их было оружие. Его способность убивать на расстоянии не была для Грозного секретом, поэтому Грозный двигался едва заметной тенью, подкрадываясь все ближе.

«Оружие!.. Пугать!.. Стрелять!.. Убивать!..» – вспыхивали в его голове подсказанные памятью слова и нужные образы.

Однажды он испытал свой дар на человеке, но то был его друг. Запретив эксперимент в отношении себя, Человек не мог запретить того же в отношении прочих двуногих существ. А солдаты интересны были тем, что от них, как от повстречавшейся ему своры собак, исходила недобрая энергия, которую улавливал Грозный. За эти часы он успел достаточно отдохнуть, чтобы использовать свою силу…

С каждым шагом солдаты обретали уверенность. Джип становился все ближе. Командующий взводом лейтенант первым из всех выпрямился в полный рост. Он был уверен, что шквальный огонь сделал свое дело.

– Девку живой брать! Поняли?! – скомандовал он.

– Я видел, они там, в овраге! – крикнул кто-то из солдат.

– Наверно, вдоль дороги поползли! – предположил еще один.

– Щас проверим! – откликнулся лейтенант.

Задаваясь вопросом, жива или не жива девка, солдаты рассуждали так, будто она являлась заслуженным сюрпризом, наградой за выпавшие на их долю тяготы бытия и «сумрачной» болезни. Они не видели в этом ничего зазорного, поскольку делать выбор между плохим и хорошим давно не вменялось в их обязанность. Не все они были злыми людьми, но суровая армейская жизнь внесла свои коррективы: они и другой заботы не знали, кроме как сообща исполнять чужие приказы. Действовать, как правило, приходилось на враждебной территории, а любое сопротивление воспринималось ими как смертельное оскорбление. Зато они знали, что такое три дня на разграбление – законное право каждого воина с древнейших времен. Эти знания были крепко вбиты в их память и просыпались естественно быстрее, чем какие-то там раздумья и самоанализ. Три дня, не три – не в этом дело. Главное, что они имели право на свою добычу. И таковой была трясущаяся от страха сучка, со смазливенькой, насколько они успели разглядеть, мордашкой и всеми наличествующими причиндалами бабы во плоти. Которая пряталась где-то там, в овраге. О том, как они будут делить меж собой девку, пока не думали – сперва надо ее изловить. И эта цель толкала их вперед. Даже те, кто, возможно, еще не до конца растратил в себе склонность к пониманию и состраданию, подчинялись общему стадному чувству и воле сослуживцев, жаждущих заполучить свое.