Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Меня сейчас стош…
Но договорить не успела: согнувшись пополам, она извергла вонючую горькую жижу на свою одежду, сиденье, дверцу. Мужчина остановил машину, и Летисия Альмейда выскочила как ошпаренная. Клаудия тоже пыталась вылезти между рвотными позывами и кашлем; наконец она толкнула сиденье и выбралась через заднюю дверцу.
– Мне очень жаль. Простите, – выплюнула она извинения вместе со слюной. Вылезая, девушка потеряла одну туфлю; мужчина молча поднял ее с земли.
Летисия подошла к подруге и придержала одной рукой за талию, а другой за волосы.
– Тебе лучше?
Согнувшись и уперев руки в колени, Клаудия сказала:
– Ты идиотка. Это все из-за тебя. Пусти!
Они стояли на неосвещенном участке шоссе, посреди поля, в предутреннем мраке. Никаких других машин на дороге не наблюдалось. Свет фар «Цуру» прорезал тьму.
Летисия отошла на несколько шагов от подруги.
– Я не заставляла тебя идти.
Клаудия Косио выпрямилась с закрытыми глазами, набрала в легкие побольше воздуха и выдохнула через рот, а затем повторила действие. Когда она подняла веки, мужчина стоял напротив и пристально смотрел на нее.
Девушка открыла рот, чтобы что-то сказать или, возможно, сделать еще один вдох, и тут он ударил ее кулаком в живот. Удивленное выражение мелькнуло на лице Клаудии, прежде чем она упала.
Летисия кинулась бежать, но мужчина догнал ее в два прыжка и повалил на землю; девушка брыкалась и беспорядочно размахивала руками.
Он забрался на нее сверху, схватил за волосы и ударил головой о землю.
Затем сжал руками шею. Тело Летисии затряслось; он давил все сильнее и сильнее, пока она не перестала брыкаться и дергаться.
Оставив ее лежать, мужчина вытер пот со лба рукавом куртки. Запрокинув голову, посмотрел на небо и глубоко вдохнул холодный ночной воздух; адреналин полчищем муравьев бежал по венам.
Рядом застонала Клаудия Косио. Он подошел к девушке, и та вздрогнула. Какое-то время мужчина наблюдал за ней.
Налетевший ветер вздымал листья и землю.
Он придавил коленом грудь девушки, сорвал цепочку с крестиком и отшвырнул подальше, а затем сомкнул руки на шее.
Клаудия махала руками и выворачивалась не так отчаянно, как Летисия, как будто уже смирившись с близкой смертью.
Вскоре и в этом теле угасла жизнь.
Мужчина навис над ней в полнейшем исступлении, опьяненный эйфорией.
Через несколько минут он поднялся, подошел к машине, достал из бардачка черную туфлю на высокой металлической шпильке, такой тонкой, что напоминала гвоздь, и ударил Клаудию Косио каблуком прямо посередине лба.
18
Суббота, 7 сентября 1985 г.
18:20
Допрос ее вымотал. Вернувшись в гостиницу, Элена поработала пару часов, но, проверив накрытые к обеду столы и проведя инвентаризацию в кладовой, легла вздремнуть. Теперь она просыпается и трет веки – в глаза будто песок насыпали. После смерти Игнасио Элена не любит просыпаться ни утром, ни после дневной сиесты: в первые минуты ей трудно оправиться от амнезии сна и вспомнить, что Игнасио мертв. От размышлений ее отвлекает паук – она наблюдает, как членистоногое ползет по потолку, а затем спускается по тонюсенькой ниточке паутины, невидимой глазу. Элена не видит, куда паук приземляется, потому что память непроизвольно проецирует на потолок лицо Игнасио, которое она никак не может забыть.
Игнасио Суарес вернулся в «Посада Альберто» три года назад, 21 марта 1982-го. Город уже облачился в сиреневый: жакаранды[22] расцвели за несколько дней до наступления весны. Улицы и тротуары покрывал ковер из лиловых колокольчиков, даря прохожим праздничное настроение.
Игнасио обычно приезжал в день весеннего равноденствия и уезжал в начале осени.
– Ты вернулся, – сказала Элена, увидев, как он выбирается из своего серого «Фэйрмонта».
– Как и обещал.
Она подошла поцеловать его в щеку, и Игнасио вручил ей коробку, одну из многих привезенных.
– Я останусь на полгода. Попробую договориться с твоей мамой и снять комнату номер восемь. В ней есть особенный шарм, а мне нравятся стильные вещи.
– На постоянно?
– Да, хочу возвращаться каждую весну и уезжать осенью, в это время я буду творить.
Не в силах сдержать улыбку, Элена выхватила еще одну коробку из его рук и, довольная, направилась в комнату номер восемь. «Мне сорок, а я ощущаю себя подростком», – подумала она. Ее чувства слишком долго пребывали в летаргическом сне.
* * *
После развода она погрузилась в тоску. Все краски исчезли, окружающий мир облекся в черный цвет. Глубокая бездна депрессии приковала ее к постели. Ни мать, ни тетка, никто не мог отогнать отчаяние, того черного ворона, что кружил над ее головой и каркал: «Больше никогда»[23].
В то время Элена снова превратилась в ребенка, и мать опекала ее, кормила с ложки, обнимала и лежала с ней в постели, ничего не говоря, прижавшись к дочери и поддерживая ее, чтобы не дать пойти ко дну.
Мало-помалу она начала поднимать дочь на ноги, словно учила ходить заново, пока Элена не обрела уверенность в себе. Соледад наверстывала материнство, упущенное после смерти Альберто. Мать и дочь вновь узнавали друг друга.
Элена не вспоминала о любви до тех пор, пока весной вместе с лиловыми цветами жакаранды не появился Игнасио.
– Нет, не открывай эту коробку, – остановил он, когда они распаковывали вещи. – Поставь, я сам.
Элена кивнула, отдернув руки от картона, как застигнутый за шалостью ребенок. Игнасио сел на кровать и похлопал по покрывалу, приглашая ее сесть рядом. Он погладил ее по щеке тыльной стороной левой ладони, и Элена закрыла глаза, растворившись в ощущениях.
В его прошлый визит начались заигрывания. В течение почти трех месяцев, что Игнасио пробыл в гостинице, Элена стала его личным ассистентом, предлагая интересные мероприятия, выставки, экскурсии, походы – и себя в качестве гида и сопровождающего.
– Тебе, наверное, скучно со стариком, – сказал однажды Игнасио, когда они шли через парк в центре города, осознавая, что их разделяет почти двадцать лет.
– Нет, – ответила Элена, отрывая кусок сахарной ваты, которую держала в руке. – Я тоже не девочка, мне сорок.
В тот солнечный день Игнасио рассказал ей о своей жизни, не упомянув о двух детях и об истинной причине своего приезда в Сан-Мигель. Она видела в кино один из фильмов, снятых по его сценарию: «Кровавая игра». До этого момента Элена никогда не увлекалась нуаром и вообще криминальным жанром; ей нравились исторические романы, очерки по археологии, книги по живописи и реставрации.
В один из таких дней между