Солнце все-таки пыталось пробиться сквозьсгустившийся эфир: кое-где туман переливался розовым или даже золотистым, ноэто больше наверху, ближе к небу, а понизу было серо, тускло, слепо.

Спускаясь по трапу на едва различимый причал,Матвей Бенционович чувствовал себя так, будто нисходит на бесплотное облако.Откуда-то доносились голоса, крики: “А вот кому в самолучшую гостиницу “Ноевковчег”!.. Нумера “Приют смиренных”, дешевле только задарма!” – и прочееподобное.

Бердичевский послушал-послушал и двинулся натонкий мальчишеский голосок, заманивавший в пансион “Земля обетованная”. Самнад собой сыронизировал: куда же еще податься еврею?

На матовом фоне проступила и тут же исчезластройная фигура в широкополой шляпе со страусовыми перьями. Прошелестелоплатье, процокали каблучки, обдало ароматом духов – не “Ландыша”, которымвсегда пользовалась Машенька, а каким-то особенным, тревожно-волнующим. Прямо вглаза Матвею Бенционовичу вдруг ударил тонкий, будто специально нацеленный лучсолнца, и туман как-то очень быстро рассеялся. То есть не то чтобы рассеялся, асловно завернулся с четырех сторон к середине, как если бы кто-то снимал состола нечистую скатерть, намереваясь ее вытряхнуть.

И Бердичевский, опешивший от подобнойстремительности, увидел, что он стоит посреди опрятной улицы с хорошимикаменными домами, с деревянной мостовой, с аккуратно высаженными деревьями, потротуарам гуляет публика, а слева, повыше города, белеют стены монастыря –безбашенные и бесколокольные, потому что скатерть тумана поднялась еще не оченьдалеко от земли.

Чиновник оглянулся, чтобы посмотреть на даму,одним своим появлением разогнавшую мглу, но успел увидеть на самом углу лишьострый каблучок, мелькнувший из-под шлейфа траурного платья, да качнувшееся нашляпе перо.

Сколько таких мимолетных встреч бывает вжизни, думал товарищ прокурора, шагая за гостиничным мальчишкой. То, что моглобы сбыться, да никогда не сбудется, заденет тебя шуршащим крылом по щеке,обдаст дурманом и пролетит себе дальше. И каждый день жизни – мириад упущенныхвозможностей, несостоявшихся поворотов судьбы. Вздыхать из-за этого нечего,надобно ценить тот путь, которым идешь.

И мысли Бердичевского приняли деловоенаправление.

Начать с осмотра вещей полицмейстера и(чиновник мысленно поежился) самого мертвого тела. Еще прежде того, изпансиона, послать записки архимандриту и доктору Коровину с извещением оприезде следователя и требованием немедленной встречи. Первому назначить, скажем,на два пополудни, второму на пять.

* * *

“Входное отверстие шириной с копейку,расположено между шестым и седьмым ребрами, на три дюйма ниже и на полдюймалевее левого сосца. Выходное отверстие на выступающем (кажется, седьмом?)позвонке, расщепленном пулей; ширина примерно с пятак. Из иных видимыхповреждений имеется шишка на дюйм правее макушки, очевидно, произошедшая отконвульсивных ударов головой о пол уже после падения тела…”

Матвею Бенционовичу никогда еще не доводилосьсоставлять протоколов посмертного осмотра. В губернии для того имелись имедицинский эксперт, и полицейский следователь, и чиновники прокуратуры рангомпомельче. Но здесь, в Новом Арарате, за неимением преступности и самое полиции,перепоручить тяжкое занятие было некому. Специальную терминологию Бердичевскийзнал, но не очень твердо, поэтому старался описать всё пускай своими словами,но как можно подробней. То и дело отрывался от работы, чтобы глотнуть воды.

Была у Матвея Бенционовича постыдная, а приего профессии еще и вредная слабость – ужасно боялся мертвецов, особенно еслипопадется какой-нибудь полуистлевший или обезображенный. Труп полковникаЛагранжа, надо отдать ему должное, выглядел еще сравнительно пристойно. В белыхнедвижных чертах лица была, пожалуй, даже значительность, если не сказатьвеличие – качества, физиономии полицмейстера при жизни совсем не свойственные.Куда больше терзал чувствительное сердце Бердичевского кадавр старого монаха,лежавший на цинковом столе по соседству. Начать с того, что старик былабсолютно голый, а применительно к духовной особе это естественное человеческоесостояние выглядело неподобающим. Но еще хуже было то, что скончался инок вовремя хирургической операции на брюхе, и оттого разрезать-то его разрезали,даже успели отчасти извлечь внутренности, а зашивать обратно уже поленились.Товарищ прокурора нарочно сел к кошмарному покойнику спиной, и все равноподташнивало. О том, что приснится ближайшей ночью, лучше было не думать.

Матвей Бенционович скрипел пером и частовытирал пот на проплешине, хотя в мертвецкой было куда как не жарко – изприоткрытой двери ледника, откуда выкатили тележку с телом полицмейстера,потягивало морозом. Наконец самая неприятная работа закончилась. Товарищпрокурора велел закатывать тележку обратно в холодную и с облегчением вышел всоседнюю комнату, где хранились вещи самоубийцы.

– Куда его? – спросил вошедший следомслужитель, вытирая руки о засаленный подрясник. – На Землю повезете или тутсхоронят?

Смысл вопроса до Бердичевского дошел не сразу.Когда же чиновник уразумел, что “Землей” здесь называют материк, то поневолевосхитился образностью монастырской терминологии. Будто не на островах, а нанебесах живут.

– Повезем. Вот поеду обратно и заберу. Гдевещи? Одежда где?

В саквояже ничего примечательного необнаружилось. Внимание следователя привлек только впечатляющий запас фиксатуарадля подкручивания усов и парижский альбомчик с непристойными фотографиями –видно, Феликс Станиславович взял с собой в дорогу полюбоваться. В иное время ив ином месте, если без свидетелей, Матвей Бенционович и сам полистал бы игривуюкнижицу, но сейчас настроение было не то.

Особенное внимание следователя вызвало орудиесамоубийства – револьвер “смит-вессон” сорок пятого калибра. Бердичевскийпонюхал и поскреб изнутри ствол на предмет копоти (имелась), проверил барабан(пять пуль на месте, одна в отсутствии). Отложил.

Занялся одеждой, сложенной в стопку ипронумерованной по предметам. На предмете № 3 (пиджак) пониже левого нагрудногокармана виднелась дырка с обожженными краями, как и следовало при выстреле вупор. Матвей Бенционович сопоставил отверстие на пиджаке с отверстием напредмете № 5 (жилетка), № 6 (фуфайка), № 8 (рубашка) и № 9 (нательная рубашка).Всё совпало в точности. На обеих рубашках и отчасти на фуфайке просматривалисьследы крови.