Лучше бы я никогда с ним не встречалась.

Молчал и совсем не смотрел в зеркало заднего вида мрачный водитель.

Тревожно ныло сердце.

Сказалась усталость и напряженные нервы – я уснула. Когда проснулась в первый раз, поля за окном уже были заснеженными, во второй – по сторонам высился лес. Сон слетел окончательно, когда машина с шоссе повернула на узкую колею; мелькнул знак «Частная собственность». Далее бесконечные ухабы.

У закрытых ворот – давно стемнело, одиннадцатый час, – взбрыкнул Костич, мол, не велено. Пришлось ему соврать, что у меня важные вести для хозяина. Сторож отпер лишь потому, что вспомнил меня.

После взбрыкнул водитель. У домика, где мы когда-то с Грандом грелись, сказал: «Дальше не повезу, приехали!» Согласился проследовать до коттеджа лишь после фразы: «Здесь около километра. Плачу три сотни…»

Удивительно, но проплывшие мимо бараки были темными и безжизненными – новички не заехали или давно спят? Все та же первобытная тишина леса, ничего не изменилось. Запертая столовая, нигде ни огонька, ни шороха. Парень за рулем полагал, что я сумасшедшая.

Хотя ему стало все равно, когда у коттеджа я вышла, когда протянула обещанные купюры.

Быстро закрылось окно – воздух в салоне был теплым, вокруг ледяным. Арендованная машина ушла на разворот, скоро напоминанием о ней станет лишь рассеивающийся запах выхлопа и отпечатки протекторов.

Хорошо, что в окне второго этажа горел свет. Еще один темный оконный проем стал бы этому вечеру приговором.

⁂

Гранд

Он знал, что пить не стоило, что он и алкоголь никогда не были друзьями. И вот уже почти сутки мучился головной болью. Видел, что Коган привез продукты, но аппетит не шел. Ломило виски – только вода, одна вода…

Уже собирался спать, когда услышал звук подъезжающей машины – кто бы это мог быть? Люк? Кажется, Гранд пропустил около десятка его звонков. Хлопнула дверца машины, мотор заурчал громче – автомобиль уезжал? А кто тогда вышел? Одни загадки…

Спустя несколько секунд стук в дверь. Наглый, надменный и очень торопливый. Один раз, второй… После без остановки.

– Кого, черт возьми, принесло в ночь? – ругался Гранд, спускаясь. Ему опять хотелось пить, а потом завалиться в постель, чтобы к утру надоевшая боль, наконец, отпустила. Нет, с алкоголем он завязал – не его метод. Слишком высокая плата за кроху расслабления. Да и была ли она, эта кроха?

А за дверью – Эрдесон впервые подумал, что у него галлюцинации, – стояла Джулиана.

Напряженная и раздраженная, как бешеная фурия; на Гранда дохнуло морозом.

– Ты?

Какого черта, хотел спросить он, ты тут делаешь, но не успел, потому что в лицо ему полетел первый словесный плевок.

– Это все из-за тебя, – прошипела гостья, – из-за тебя, понял?

Гранд моргнул. Он ничего не понял.

Наверное, он пригласил бы ее внутрь, потому что ночь, потому что уехать ей отсюда в столь поздний час все равно не получится (сам бы он за руль в таком состоянии не сел), потому что не желал отморозить собственные уши, но не успел вставить ни слова.

– Ты ее нашел, эту чертову Дверь? Нашел? Отвечай!

На него напирали танком. В глазах гром, молния, целый торнадо.

Да что, черт возьми, он сделал? При чем здесь Дверь?

– А я должен был ее найти? – он против воли начинал злиться сам. – И нет, не нашел. Послушай, какого рожна…

– Какого? Это из-за тебя и твоей гребаной Двери меня теперь шантажируют…

Ее слова казались ему бредом. Еще эти ноющие виски – с приходом гостьи и ее неожиданными наездами в них стал бить молот.

– Женщина, ты уже получила с меня «шерсти клок». Что еще тебе нужно?

– Да подавись ты своей «шерстью»! Меня теперь шантажируют из-за этого твоего дурацкого Портала, ты можешь это понять?

– Кто шантажирует?

– Я не знаю!

– А что должен знать я?

– Это все из-за тебя, ты и придумывай, что делать!

У Гранда от ярости свело челюсти.

– Хотела меня увидеть, могла бы придумать нормальный повод, а не эту…

Он чуть не сказал «гребаную ерунду».

– Придумала?! Я придумала? Ты обязан мне помочь теперь, понял?

В его грудь ударились женские кулаки; отчаяние, страх, возмущение – вот что он видел в ее глазах. И кулаки вроде маленькие, а колотили его ощутимо.

– Прекрати истерику! – Менее всего Гранд ожидал увидеть на пороге Джулиану, но еще меньше в таком странном состоянии. – Да что с тобой происходит?!

– Что… со мной…

Она вдруг изменилась лицом, и, черт, он понял, что сейчас будут слезы, но пересилил протест, и из гостьи вырвался новый отчаянный крик:

– Это все ты! Ты! Понял?!

– Да, что я-то?!

– А вот это!

И в лицо ему полетел смятый шарик из бумаги.

– Ты будешь мне помогать? Будешь или нет?!

Когда тебе в лицо что-то швыряют, помогать не хочется.

– Успокойся для начала!

– Значит, не будешь… – гостья вдруг отступила на шаг, скривилась в преддверии наступающего водопада из слез. – Я знала, что зря приехала, знала…

Джулиана разом потеряла голос и запал.

«Валяться в ногах и умолять не буду!» – вот что читалось в ее глазах. Оставшийся знак негодования в пучине безнадеги.

– Зайди в дом!

Наверное, он сказал это слишком зло, потому что был измотан, потому что устал – бессмысленные обвинения не добавили Гранду хорошего настроения.

Но она ничего не ответила, странно-потерянная, спекшаяся изнутри в олово, развернулась и спустилась с крыльца, зашагала по дороге прочь от коттеджа.

Куда, дура? Куда на ночь глядя?!

Он хотел сказать что-то еще – то ли позвать снова, то ли выругаться, но вдруг понял, что замерз стоять босым и в домашней одежде, и потому с рыком и грохотом захлопнул входную дверь.

Ему понадобилось какое-то время, чтобы привести себя в норму. Помогло умывание холодной водой и принятая таблетка. А после взгляд наткнулся на валяющийся на полу бумажный шарик – тот самый, который ему швырнули в лицо.

«У вас ровно двадцать четыре часа… Нам нужно знать… Мы свяжемся завтра… Если нет, начнут страдать…»

И все сложилось вдруг в голове, будто навели на размытую до того картинку резкость.

Дерьмо… Если это шутка, он придушит шутника, если нет, создатель этого листа протопчет сырую землю его Леса недолго.

Значит, Джулиана злилась не просто так. И она не врала, не выдумывала повод для визита, черт…