– Кешик, попробуй растворитель длякрасок, – посоветовала прыгающая под дверью Маня.

– Тащи, – велел братец, – даприхвати бензин.

С криком команчей Маруся приволокла двебольшие бутылки и влезла в ванную комнату.

– Уйди, бога ради! – завопилАлександр Михайлович.

Дверь приоткрылась, и мокрая Кешина рукавыпихнула отчаянно сопротивляющуюся сестрицу.

– Ага, – вопила та, – как всеподавать, так я! Зачем меня выталкивать?

И она яростно затрясла ручку.

– Манюня, – попыталась внести вситуацию ясность Зайка, – бедный полковник там раздет!

– Что я, голого мужчину не видела, –фыркнула Маня, – эка невидаль! Не маленькая уже, помните, как про хвострассказывали?

Мане было примерно лет пять, когда она, зайдяв ванную, где мылся Кеша, заинтересовалась строением его тела.

– Что это такое? – спросил ребенок,тыча пальцем в предмет особой мужской гордости.

Аркашка сначала от неожиданности прикрылсямочалкой, а потом, не зная, следует ли в столь юном возрасте посвящать сестрицув половые различия между мужчиной и женщиной, не долго думая, ответил:

– Хвост.

– А у меня почему нет? – возмутиласьМаруся. – Где мой хвост?

– Видишь ли, – принялся объяснятьКеша. – вообще-то, хвост иметь стыдно, просто позор. Вот тебе его иампутировали при рождении.

– И что, – продолжалалюбопытствовать настырная девочка, – всем отрезают?

– Конечно.

– А тебе почему оставили?

Аркашка сел в ванну и закрыл лицо губкой. Онеле сдерживал смех, но Машке показалось, что брат заплакал.

– Кешик, – робко позвала она. –Кешунчик…

– Когда ты появилась на свет, –сдавленным голосом пробормотал гадкий мальчишка, – у мамы с Наташкой былиденьги на операцию, а когда родили меня – решили сэкономить. Вот так и мыкаюсьс хвостом.

– Как только не стыдно! – завопилаМашка, налетая на ничего не подозревающую Наташку. – Сейчас же отрежьтеему хвост!

Пришлось вынимать анатомический атлас иобъяснять, чем мальчики отличаются от девочек.

То ли растворитель помог, то ли бензин оказалволшебное действие на солидол, но наконец из ванной комнаты появился АлександрМихайлович, закутанный в Кешкин махровый халат. Лицо и лысина полковникарадовали глаз темно-свекольным цветом. Подхватывая волочащиеся полы, приятель визнеможении попросил:

– Чайку хочется.

В столовой в тех же позах продолжали сидетьГаля и Миша. Возле математика на тарелке громоздилось невероятное количествокуриных костей. Подивившись аппетиту профессора, я громко сказала:

– Миша, Галя, познакомьтесь, это нашблизкий друг, Александр Михайлович.

Ненормальная парочка оторвала глаза от бумаг.Секунду их лица выражали здоровое недоумение, словно люди возвращались сдалекой планеты. Потом Галя тихонько пробормотала:

– Мы знакомы.

– Очень приятно, – вежливо отозвалсяМиша и, встав со стула, протянул полковнику руку.

Раздался глухой стук, и мы с изумлениемуставились на упавшего Хучика. Мопс даже не проснулся от удара, его животпоходил на огромный шар.

– Он спал у вас на коленях! –негодующе воскликнула Зайка. – Как же так? Мы обыскались Хуча! Неужели неслышали?

– Нет, – совершенно искренне ответилпрофессор, – а ты?

Галя покачала головой.

– С ними все ясно, – закричалаМанюня, – оба ненормальные, но почему Хуч не откликался?

– Да, – поинтересоваласьЗайка, – почему?

– Потому что был занят поеданием курицы,которую кто-то услужливо засовывал ему в пасть, – вздохнул полковник,указывая пальцем на груду костей.

– Миша, – возмутилась я, – выскормили мопсу почти двух кур!

– Не знаю, – растерянно пробормоталпрофессор, – случайно вышло, он просил, а я давал…

– Ладно, – вздохнул АлександрМихайлович, – будем считать, что я просто хотел помыться!

На следующее утро я дозвонилась до КариныСоломатиной. Бедная женщина испугалась до потери пульса. Сначала она довольноглупо принялась отнекиваться:

– Не знаю никакой Никитиной!

– Неужто? – издевалась я. –Хорошо, отправлю фото вашему мужу, пусть сам разбирается, что к чему.

– Не надо, бога ради, не губите, –заплакала Карина, – сколько хотите за молчание?

И эта туда же. Ну не нужны мне деньги, но ихмне просто насильно всовывают.

Бедная Карина обезумела настолько, чтопредложила встретиться в «Макдоналдсе». Я представила себе кишащий детьми зал ивелела Соломатиной явиться в ресторан «Капитан» на Лесной улице. Насколькопомню, в этом заведении никогда нет народа.

Я приехала по обыкновению на десять минутраньше, но Карина уже сидела за столиком. Красивое породистое лицо покрываликрасные пятна, ухоженные руки, скорей всего не знавшие домашней работы, нервнотеребили кружевной платочек.

Увидев меня, она подскочила и чуть ли незакричала:

– Фото с вами?

– Со мной, – успокоила я ее,демонстрируя снимки.

Соломатина залилась сначала какой-тофиолетовой краснотой, потом вдруг стала сине-белой и жутким голосом произнесла:

– Знала, что так кончится. Всегдаподозревала Ванду в нечистоплотности. Значит, теперь она хочет еще на шантажезаработать! Мало ей денег принесли…

Злые слезы покатились из умело накрашенныхглаз. Но сейчас, слава богу, изобрели тушь, которой не страшна влага, поэтомупо щекам текли прозрачные капли.

– Сколько она на мне заработала, этабандерша, – причитала Карина, – небось озолотилась, а мне копейкисовала, вот гадина…

Глядя на рубиновые серьги и легонькую шубку изнежной каракульчи, мне трудно было поверить в беспросветную нищету ихвладелицы. Но Карина продолжала ныть и стонать.

– Я абсолютно нищая, не имею ни копейки,но отдам все, что есть! Может, возьмете натурой?

– Чем? – испугалась я.

– Натурой.