Верка хлопотала вокруг старенькой и помятой медной ванны, откуда валил пар с ароматом мяты. Точно, это именно то, что мне сейчас надо! Помощь в раздевании от Веры я сегодня приняла безропотно, иначе бы упала в ванну прямо в амазонке.

Со стоном вытянулась в ванне, чувствуя, как заболели сразу все синяки и мышцы, как ноет натруженная пятая точка. Верка, подхватив мою грязную амазонку, унеслась в прачку, сказав, что сейчас вернётся и поможет мне избавиться от сена в причёске. А шляпочку она попросит поискать Сёмку.

Только она ушла, как в помывочную тихой сапой внедрился Хаська. Я слабо замахнулась на него рукой:

— Кыш! Нечего тут подсматривать! Я всё-таки дама!

И тут же в мыслях появилось ехидное.

— Ой, да чего я там не видел! Ладно, я хвостом повернусь, идёт? Ну, мать, ты сильна! Так свалиться с лошади и остаться целой — это надо уметь! Или опыт большой имеешь? Актеркой в цирке не подрабатывала? А уж, какие пожелания сыпались на бедную кобылу — это ж песня просто! Боюсь, конюхи даже повторить такое не сумеют! Уважаю! Ладно, по делу. Сундуки принесли к тебе в покои. Как ты велела, их не открывали. Верка даже подходить к ним боится, чтобы не нарушить твой запрет. Держится девчонка за свое место. Ночью я бегал в деревню. Нашел я дом Гаврилы, хороший, справный дом. Для крепостного мужика редкость. Но собак держит кучу, я, было, сунулся, но они такой хай подняли на всю деревню! Гаврила сам вылетел на крыльцо в одном исподнем, но с рогатиной в руках. Первым делом кинулся к одному амбару, проверять запоры на нем. Что там — пока не знаю. Сделаю подкоп с другой стороны — узнаю. И ещё. Пьяные есть в деревне. И праздника никакого нет, и ночь на дворе, а бражники по деревне шатаются. Плохо это. Ты отцу Василию скажи, пусть какую проповедь прочитает пьянюшкам, о геенне огненной, что ли. О, Верка идёт! Ты пошевеливайся, там нотариус голодный по своей комнате туда-сюда ходит.

Глава 17

И в самом деле, через минуту заглянула Вера с частым гребнем в руках. Избавив меня от лишней растительности, помогла одеться и соорудила приличествующую случаю прическу. Только я спустилась вниз, увидела стоящих в холле и о чем-то беседующих нотариуса и управляющего, как со двора послышался скрип многочисленных колес, в окне мелькнула коляска отца Василия.

Первым выскочил на крыльцо управляющий, следом за ним я, не сумев сдержать любопытство. А уж за мною — нотариус. Бедняга начинает привыкать, что у нас в доме вечный алярм происходит. Коляска уже остановилась, и из нее выбирался отец Василий. А из коляски уже выглядывала небольшого ростика женщина в шляпке, с младенцем на руках. Именно к ней бросился Яков Семёнович. Однако он не говорил, что младший ребенок совсем маленький. Я перевела взгляд на телеги. Ба-а! Да тут обоз!

Действительно, было несколько телег, нагруженных всевозможными узлами, коробами, мешками, поверх добра торчали ножки нескольких кроватей. Вот, отличие от простых крестьян — у тех отродясь не было кроватей, только полати да лавки. На каждом возу сидело по подростку, начиная лет с пятнадцати и далее по нисходящей. Девочка была только одна, лет семи, сидела рядом с братом постарше. И, как апофеоз всего, к последней телеге за рога была привязана крупная корова!

Хотя… с таким большим семейством корова будет совсем не лишним приобретением! Молочные продукты детям очень полезны. Тем временем, Яков Семёнович уже извлёк из коляски супругу и нежно прижимал к себе младенца, успевая при этом просвещать жену.

— Алечка, нам так повезло! Катерина Сергеевна работу мне предоставила и даже домик отдельный есть! Пойдем, пойдем, я все покажу! Там и огородик можно разбить!

Алечка и впрямь оказалась миниатюрной женщиной, сохранившей фигуру после пяти родов. Чистое, моложавое лицо, темноглазая и темноволосая, она идеально подходила своему мужу, а уж с какой любовью смотрел на нее Яков Семёнович. Детишки тоже радостно смотрели на родителя, но с телег не срывались, сидели послушно, ожидая разрешения. Яков Семёнович повернулся ко мне и сконфуженно произнес.

— Катерина Сергеевна, вот честное слово, не знал, что Алечка вчера успеет и корову сторговать! Давно хотела… можно, я пока временно ее на ферму поставлю? Ухаживать за ней мы сами будем, потом что-нибудь придумаем.

Я махнула рукой — коровой больше или меньше, разницы никакой! Однако Алечка расторопная и правит этим семейством железной рукой! Думаю, я могла бы у нее поучиться этим премудростям! Ладно, пусть обустраиваются, да не забыть бы, передать Марфе, чтобы отправили обед во флигель, сами они, когда ещё приготовят, а проголодались за дорогу наверняка.

Вернулись в дом, я передала Трофиму поручение на кухню насчёт обеда новым жильцам. И велела подавать обед нам. Отца Василия я тоже сразу пригласила отобедать с нами и заодно поприсутствовать при оглашении завещания Пелагеи Степановны. Будет независимым свидетелем, если что. Тем более что священник пользуется большим уважением среди местного дворянства, не говоря уж о крестьянстве.

Как я и предполагала, ничего этакого в завещании не было. Перечислялись все движимое и недвижимое имущество, количество крестьянских душ, наличие счета в банке. И все это отходило мне, то есть, Катерине Сергеевне Салтыковой. Отдельной припиской, было "Жалую за верную многолетнюю службу Тимоневой Аграфене Игнатьевне пять рублев золотом". Ну, это я выполню, не обеднею уж в край, надо выполнить бабкину волю. Других приписок, например, насчёт моего срочного замужества не было. Ни за Ваньку Пешкова, ни за кого-либо ещё.

И это меня радовало. Бабка была все-таки разумной женщиной и даже прогрессивной в чем-то. Заодно, вспомнив свою идею насчёт вольной для Игнатьевны, поинтересовалась у Михаила Никифоровича подробностями такого дела, он, как юрист, должен знать. Нотариус охотно подтвердил, что я могу написать вольную в произвольной форме, но обязательно зарегистрировать ее в канцелярии уездного градоначальника. И даже подсказал, к какому именно чиновнику мне надо обратиться. Ну и небольшую пошлину заплатить.

На этом нотариус счёл свою миссию выполненной и откланялся до вечера. Сказал, что погуляет по окрестности. А я взяла вышеупомянутые пять рублей золотом и мы с отцом Василием пошли в камору к Игнатьевне. Она по-прежнему лежала