яичков варёных. Не быть же им голодом полдня? А вы, барышня, сейчас в столовую идете кушать? Так я быстренько все вам накрою! Пока вы идёте, все уж готово будет!

И в самом деле, спускаясь по лестнице, я увидела, как в малую столовую вихрем пронеслась Верка с полным подносом. Я ещё успела подивиться, как с ее скоростью передвижения она не наступает себе на подол сарафана и не падает. Но пройти из холла в столовую я не успела. От крыльца, снаружи, послышался шум подъехавшей кареты, громкие голоса людей. Я затормозила в холле, интересно, кто там пожаловал? Неизвестно откуда появившийся Трофим распахнул двери и, глядя куда-то в пространство, торжественно объявил:

— Господин Супонев Михаил Никифорович! Нотариус, из Вязьмы! К вам, Катерина Сергеевна.

Здорово, не прошло и года! Хотя… по сути, и прошло три дня только, как раз получить известие и добраться от города до нашей глухомани. Это мне, из-за всей этой свистопляски с делами, кажется, что прошло пару месяцев. Нотариус оказался мужчиной средних лет, в строгом черном камзоле, но с белоснежным шейным галстуком, пышным бантом подпиравшим подбородок. Ещё из примечательного были не менее пышные бакенбарды и обширная лысина. Стараясь скрыть улыбку, я пригласила приезжего разделить со мной трапезу. От чего он не отказался, но сообщил, что после он хотел бы отдохнуть, так как ехали они и ночью, торопясь прибыть в имение. У меня тоже возражений не было, главное — он здесь, теперь уж спешить некуда. Но… завтрак подходил к концу, когда "отличился" Хаська.

Глава 16

Вначале послышались отдаленные крики, какая-то суета, постепенно приближающаяся к столовой. К женским воплям присоединились мужские, азартные, типа: "Лови его! Держи его!", и сдавленное рычание. Вот же! Услышав рычание, я поняла — Хаська опять что-то отчебучил и надо бежать, спасать поганца.

Бросив салфетку на стол, я выскочила в холл. Со стороны служебного коридора приближались крики и топот. Наконец, из узкого коридора вырвался Хася, за ним мчались горничные, кухонный мужик, ещё пара каких-то работников и даже невозмутимый Трофим участвовал в погоне.

А Хаська был хорош! Иллюзия держалась, как приколоченная! Прижатые уши, в глазах — полный восторг, толстые лапки очень шустро перебирают и цокают когтями по полу, только иногда его заносит на поворотах на начищенном паркете, и тогда он тормозит всей тушей об угол. Как ещё дом не вздрагивает от этого. Из пасти у него свисала одним краем какая-то невообразимо грязная тряпка, смутно напоминавшая некогда бывшее розовым, платье. Вот поганец! Он его утянул из комнаты, повозил где-то в грязи и явился, вроде как с добычей.

Как мне показалось, Хаська просто наслаждался всей этой кутерьмой — погоня, азарт, крики, все внимание ему одному… тоже мне, самовлюблённый Нарцисс! Подбежав ко мне, волк уронил эту тряпку к моим ногам и для пущей надёжности боднул меня башкой под ноги. Я едва не рухнула на эту злополучную тряпку. Рядом со мной застыл изваянием Михаил Никифорович, с салфеткой на шее и вилкой, с небольшим кусочком буженины в руке. Бедняга не знал, что кутерьма и переполох — явление теперь довольно частое в этом доме.

Вывалившая следом за Хаськой дворня загомонила вразнобой.

— Катерина Сергеевна, мы не пускали щена вашего в дом с этакой грязищей! Рази ж можно! Вон, и лапы у него по самое пузо в грязи, небось, по скотному двору носилси! Тока он же как вьюн, везде проскользнет! Раз! И к вам сюдой помчалси!

Я, с некоторой дрожью, потянула грязную тряпку, вроде как пытаюсь рассмотреть. Хася радостно забил хвостом по полу, мол, смотрите, какой я молодец, нашел добычу и хозяйке принес! Хотя чего мне там было рассматривать, я и так знала, что это вчерашнее платье, вывалянное в грязной луже у скотного двора. Но приходится делать изумлённое лицо и патетически восклицать.

— Боже, это же мое платье! Из багажа в почтовой карете, в которой я вояжировала!

Станиславский, увидь и услышь меня в этот трагический момент, не только бы воскликнул: «Не верю»! А ещё и плюнул бы в мою сторону. Но что поделать, обделена я талантом актрисы, обделена… но надо продолжать, а то у публики уже рты открылись и глаза горят.

— Хася, дружочек мой, ты где это нашел? Ты мне покажешь, проведешь?

Хася повернул ко мне морду и мне показалось, что он сейчас покрутит лапой у виска, типа, совсем дурочка хозяйка. Но, отрабатывая роль жизнерадостного щенка, он вскочил и принялся радостно крутиться и подпрыгивать вокруг меня. В мыслях тем временем появилось.

— Иди, одевайся как следует, там грязно и комарье уже есть. Да пусть лошадь с телегой берут. Да мужиков пару. Ты сама-то на лошади удержишься? Вряд ли? Ой, лышенько… все благородные барышни умеют верхом ездить. Ну, вели самую смирную лошадку оседлать.

Я повернулась к нотариусу и озабоченно сказала:

— Михаил Никифорович, вы можете сейчас отдыхать, у меня все равно срочные дела, а после мы и побеседуем с вами.

Поскольку нотариус не возражал против такого распорядка, то я, отдав распоряжения насчёт телеги и смирной кобылки, побежала переодеваться. Где-то в шкафу, среди платьев Майи я видела старенькую суконную амазонку цвета графита. М-да, похоже Майя носила ее ещё девочкой, даже я влезла в нее с некоторым треском. А вот сапожек я так и не нашла. Кроссовки явно будут торчать из-под подола амазонки. Придется надевать туфельки на тонкой подошве. Долго ли они протянут с такой интенсивностью носки? Надо будет заниматься и проблемой собственного гардероба. Вспомнив предупреждение Хаси насчёт комарья, щедро полилась Антикомарином, благо он без запаха резкого. Все, я готова.

У специальной тумбы сбоку от крыльца, меланхолично стояла лошадь каурой масти, которую держал под уздцы конюх. Совершенно зря, по-моему. И без конюха лошадь никуда двигаться не собиралась, и весь вид ее говорил о том, что люди чего-то непонятного придумали, когда лучше всего было бы спокойно пойти на конюшню и мирно подремать в стойле. Конюх, увидев меня, радостно доложился:

— Вот, барышня Катерина Сергеевна, самую смирную кобылку вам подобрали! Ее Ласточкой зовут!

Я с сомнением посмотрела на кобылу, кобыла — с не меньшим сомнением,