будь таким. Это же мамины деньги. Если она не захотела отдавать их нам, то была в своем праве.

– Так, значит, ты согласна, что все получит подружка Нейтана?

– Это же мы позволили маме умереть.

– У меня жена и дети, дело не только во мне.

– Ну ладно, это я позволила ей умереть.

– Хватит! – гаркнул я. – Мы вообще не виноваты в ее смерти. Она сама нас оттолкнула. Этого не должно было случиться.

Винни не ответила. Я покосился на нее. Она плакала. И вдруг я почувствовал себя первостепенной сволочью.

– Прости, – извинился я. – Уж больно дерьмовый сегодня день.

Она отмахнулась от моих извинений. В бардачке лежали влажные салфетки. Я достал их и протянул ей.

– У меня нет носовых платков. А эти пропитаны спиртом, так что не вытирай ими глаза.

Сестра взяла салфетку из моей протянутой руки и высморкалась.

– Да, я слишком взвинчен, признаю. Просто… до сих пор не могу во все это поверить.

– Давай просто подождем, как все сложится, – предложила сестра.

Как всегда, из нас двоих Винни была самой спокойной и разумной – она Красавица, а я Чудовище. Может, Нейтан прав, и Эшли Брукс поступит правильно. Или хотя бы сжалится над нами и бросит кость. А может, даже пару миллионов костей. И мне стоит поблагодарить Нейтана за то, что не дал мне наговорить глупостей, о которых я потом пожалею.

Я попытался вообразить, как бы поступил на месте Эшли. Разделил бы деньги с семьей покойной? Или оставил себе, как она желала? Интересно, что мама рассказала ей о нас? Назвала ужасными эгоистами и ничтожествами? Что бы там ни воображала эта женщина, ей известно не все. Полная картина известна только мне и Винни. Может, нам надо просто поговорить с ней. Не только о том ужасном дне, когда мама попросила нас спасти ей жизнь. Но и о постыдных причинах, по которым мы ответили отказом.

Часть 4. После. Нейтан, Эшли, Винни и Чарли

Глава 31. Нейтан

Я опустился на кровать и еще раз прослушал сообщение.

«Здравствуйте, меня зовут Сильвия Эрнандес. Мне жаль сообщать вам об этом, но у меня печальная новость. Очень печальная. Ваша тетя умерла».

Всего несколько секунд назад я купался в воспоминаниях о вчерашнем свидании с Эшли, а теперь превратился в развалину, рыдающую в подушку.

Через несколько минут я взял себя в руки, а потом позвонил Винни и Чарли, чтобы сообщить о смерти их матери. Оба были потрясены, как и следовало ожидать, и вели себя соответствующе. Чарли выматерился, а Винни бросила трубку – вполне понятная реакция в таких обстоятельствах.

Я отменил все утренние встречи, оделся и поехал к Луизе. Хотя ее там больше не было, спасибо медсестре Сильвии и санитарам из морга. Сильвия предложила ее увезти, и я с благодарностью позволил ей этим заняться. Но все равно считал, что мне нужно посмотреть, как там дела, учитывая, что дом опустел так внезапно и неожиданно.

По пути я оставил сообщение Эшли: «Привет, это Нейтан, позвони, как сможешь». Не знаю, сколько времени Винни и Чарли собирались провести в Лос-Анджелесе, но нам предстояло во многом разобраться. И надо сказать Эшли, что я пока не могу позвать ее на второе свидание. К тому же у нее были дела с Луизой, было бы некрасиво не объяснить, почему ей не звонит женщина, предложившая помощь.

Подъехав к дому Луизы, я припарковался у гаража. Тетя дала мне ключ, поэтому не было причин считать, будто я вторгаюсь без спроса. Но я ни разу не бывал в этом доме без хозяйки и чувствовал себя странно. Так уж вышло, что с этого дня события начали приобретать все более странный оборот.

Я решил по-быстрому пройтись по дому и убедиться, что все в порядке – Луиза не оставила включенную духовку или кипящую на плите кастрюлю. Вряд ли она стала бы печь пирог, но мне все равно надо было как-то убить несколько часов перед приездом Винни и Чарли, так что проверить не помешает.

Я начал с кухни. Как и ожидал, там ничего не варилось и не жарилось. Я поднес руку к духовке, и она оказалась предсказуемо холодной. Потом заглянул в холодильник. Когда я увидел на нижней полке остатки нашего ужина, завернутые в полиэтилен (рыбья голова и горстка зеленой фасоли), у меня сжалось сердце. В отличие от моей бабушки, Луиза не была ребенком эпохи Великой депрессии и не берегла все подряд, но была экономной. К тому же, как я, к сожалению, слишком хорошо знал, готовить для себя одного невесело, поэтому лучше не выбрасывать остатки. Мне не хотелось, чтобы в холодильнике воняло тухлой рыбой, поэтому я выбросил рыбью голову в помойку, выставил пакет с мусором за дверь, вымыл тарелку и вытер.

Заглянув в кладовку, обнаружил там идеальный порядок: макароны, чечевица, фасоль, соления. Кое-что из этого можно пожертвовать бедным, но в основном все отправится в помойку. Маринованный пастернак и редис были главными кандидатами на выброс; я не знал никого, кому бы они нравились – такая кислятина, что и в другом конце комнаты молоко свернется. Но, в отличие от остатков в холодильнике, это могло и подождать. С тяжестью в груди я понял, что избавиться придется от многого, и, пожалуй, эту задачу лучше поручить кому-то другому.

Я прошел через столовую в кабинет. Висящие над столом фотографии в рамках я видел тысячи раз, но теперь, когда Луизы не стало, меня растрогали ее портреты в вечерних платьях, с кинозвездами в обнимку. Она как будто прожила две разные жизни. Одна, до болезни, состояла из деловых обедов и туфель на шпильках. Ее платиновые волосы были взбиты в высокую прическу, а голубые глаза излучали решительность и оптимизм.

Луиза до болезни была целеустремленным первопроходцем, готовым нарушать правила, и каждая клеточка ее тела выражала уверенность. А потом ее поразила болезнь, которую даже стыдно называть, и она всего этого лишилась. Победная улыбка превратилась в натянутую гримасу. Волосы поредели и потускнели. А уверенность превратилась в горечь обиды. Если б я был ближе с кузенами, то заставил бы их рассказать о ее диагнозе. Но мне удалось узнать только, что у нее «проблемы с выделительной системой», и я понял, почему она это скрывала. Конечно же, я ошибся. Она стеснялась не того, какую часть тела затронула болезнь, но это мне еще предстояло узнать.

Я подошел к шкафу и открыл тяжелый