плохонькая, неновая, но по молодости это и неважно как-то. Заглядываю в туалет. Ну, а тут чешская роскошь с компакт-бачком. В остальном, всё строго скромно.

Ковёр на стене гостиной, дощатый крашеный пол, чёрно-белый телевизор, просиженное кресло. Старая двуспальная кровать с полированными спинками в спальне, трюмо, комод и платяной шкаф. Но вообще, чистенько, прибрано, лифчики не валяются. Молодец, Татьяна.

— Отлично устроилась, Тань, — делаю я вывод, осмотрев хату. — Надо только парня менять.

— Думаешь? — печально спрашивает она. — Он ведь до этого никогда такого не делал.

— Однозначно, Танюш, даже не сомневайся, ни секунды. Сделал один раз, сделает ещё, будь уверена. И каждый раз будет только хуже. Я таких козлов знаю. Меняй замок и вообще никаких больше контактов, поняла?

Она кивает и в этот момент кто-то вставляет ключ в замок. Опаньки… Рука ложиться на рукоять револьвера. Я делаю шаг, отступая в комнату, а Татьяна остаётся стоять в прихожей. В неё Киргизу стрелять незачем, а у меня будет более выгодная позиция.

— О, Танька, — слышу я пьяный голос, не слишком похожий на голос Киргиза. — Вернулась? Зая моя.

— Да пошёл ты, Игорёк, — брезгливо и немного испуганно бросает она.

— Ну, зай, ну, прости, а? Ну я это… случайно… Сорвался, ну правда, мне прям хреново от этого, но ты же сама меня того… Видишь же, человек выпил… Оп-па…

Он замирает, увидев меня.

— А это у нас кто?

Лицо его из расслабленно-заигрывающего типа «да ладно, чё ты», делается агрессивно-злым.

— Это чё такое-на? — понижает он голос. — И как оно здесь оказалось, из Ленинграда прилетело? Ключи подошли?

Ух-ты, уж не намёк ли это на «Иронию судьбы»? Готов признать, всё это действительно выглядит довольно иронично, особенно если учесть, что это никакой не Киргиз. Нет, у меня были, конечно, сомнения, причём, немаленькие сомнения, в том, что тот парень, которого я видел, был действительно Киргизом, но вот этот Игорёк на него не похож просто совершенно.

Я что, настолько… даже не знаю, что настолько… Я что, настолько безглазый, что ли? Этот хмырь совершенно невзрачный, жилистый, лет тридцати, у него короткая стрижка, наглый взгляд, тонкие губы, огромные скулы… Тань, ну ты как с ним замутила, вообще?

— Э, слышь, ты кто такой-на? — обращается он ко мне.

Опять это «э, слышь», ну что за разговор-то такой… Сейчас планку сорвёт, как пить дать…

Он наступает, расправив плечи-крылья и шагая вразвалочку.

Эх, Игорёк-Игорёк, пошли со мною на Рагнарёк…

— Э, слышь… — начинает он строить новую фразу, приблизившись почти вплотную, но я не дослушиваю.

Хрясь! Лбом в переносицу, без разговоров и объяснений, с места, без предварительных угроз, замахов и других лишних движений.

— А-а-а, сука… — стонет Игорёк, отступая и хватаясь за нос.

Бац! Левой в дыхалку. Так ты Танюхе втащил, да?

Он сгибается, хватая воздух ртом, а я чуть подталкиваю, и он падает на пол.

— Я-то известно кто, — говорю я спокойно. — Братишка Танькин, защитник её. А вот ты что за чмо?

— Егор, — шепчет Таня. — Пожалуйста, не надо больше…

Не надо? Как не надо? А что делать, если мне хочется? Прям вот очень, аж сдержаться не могу. И я не сдерживаюсь, пинаю этого мудачину под рёбра.

— Егор! — взвизгивает Таня.

Да я уже тысячу лет Егор!

— Э, слышь! — возвращаю я Игорьку его же любезность. — Если хотя бы замахнёшься на неё ещё раз, или только подумаешь об этом, я приду и сожру твой мозг. Понял меня, Игорёк?

— Понял-понял-понял-понял, — часто повторяет он, размазывая кровавые сопли. — Мы ведь родня почти, ты ж мне, выходит, как шуряк…

Тьфу, срам один. Я перешагиваю через него и иду к двери. Таня бежит меня провожать.

— Егор, ну ты прям так жестоко с ним.

— Тань, я тебе серьёзно говорю, гони эту падаль от себя. Слышишь меня? А если меня в следующий раз в городе не окажется? А если он так тебя отделает, что ты и приползти ко мне не сможешь?

— Он же сказал, что не будет…

— Не верь, не будь дурой. Послушай меня.

— Ладно-ладно, — кивает она только, чтобы не спорить.

— Слушай, — останавливаюсь я на пороге. — А это ведь я не его видел, да?

— Когда? — спрашивает она, краснея.

— На работе, когда приходил. А ты сказала, что это твой друг Игорь. Но это был не он. А кто это был?

Я сдвигаю брови, внимательно всматриваясь в её лицо.

— Не он, — сдаётся Татьяна. — Он присылал своего подчинённого, прости, не хотела всё это объяснять. Он денег у меня занял, срочно потребовались. Позвонил в тот раз и сказал, что за деньгами приятель придёт, ну, они типа работают вместе. Подчинённый его…

— И сколько занял?

— Семьсот рублей…

— Сколько? Ничего себе! Ты пашешь день и ночь, чтобы этому хмырю жилось хорошо? Так что ли?

— Ну, Егор, ты его не знаешь, он совсем не такой, — шепчет она.

— Не такой? Понятно. Бабки не отдал?

Таня качает головой.

— Хер с ними, с бабками. Я тебе компенсирую и даже ещё накину, только выгони эту мразь. Хочешь, я его сейчас прямо отсюда эвакуирую и ключи заберу?

— Ну, пожалуйста, Егор, ну не надо… Не беспокойся, ладно? Я разберусь, всё хорошо будет. Ты… Ты ревнуешь что ли? Но ведь ты же сам…

Тьфу!

— Тань, не будь дурой! Я же за тебя волнуюсь!

Выхожу я от неё злой, как собака. Я таких Игорьков столько повидал в жизни и баб несчастных, которые всё терпят и надеются, надеются и терпят. Ладно, подумаем, что делать. Итак, есть ещё какой-то приятель или подчинённый. Хм… Как бы к этому Игорьку топтуна приставить… Может Печёнкину инфу слить? Да вот только надо самому сначала убедиться, что это действительно Киргиз, а то может такой же чмырь, как и Игорёк этот…

— Егор, это полчаса по-твоему? — сердится мама. — Вообще никакого уважения к труду кухарки. Вот устрою вам забастовку, выкручивайтесь сами с отцом.

— Мам, ну прости, пожалуйста. Я там ребят встретил, пришлось потрепаться…

— Потрепаться тебе. Давай руки мой скорей.

После ужина я незаметно беру сумку с «Сибирской», подготовленной для Гены, и приглашаю Раджа на прогулку. Прогулявшись с собакой, захожу к Рыбкиным. Дверь открывает участковый, злой и трезвый.

— Здорово, дядя Гена, чего суровый такой?

— Да, — машет он рукой.

— Я тут гостинчик принёс, — протягиваю ему сумку.

— Чего там?

Он заглядывает в сумку мимоходом, без особого интереса:

— «Сибирская».

Просто констатация, ни восторгов, ни благодарностей. Разлюбил её что ли?

— Дядь Ген, чего случилось-то, что тебя даже «Сибирская» не радует?

— Да, вон, Наташка в спальне замкнулась…

Он подходит к двери в спальню с сумкой в руке и приблизив голову к косяку кричит:

— А как я людям в глаза смотреть буду, ты подумала⁈ Что я скажу-то? Что это ничего, да? Друг просто, не обращайте внимания, попользовал дочурку и уехал, это же так современно! Сейчас все девушки так делают, да?

— Папа! — доносится из-за двери гневный Наташкин голос. — Как ты можешь! Что ты говоришь!

— Что я говорю? А ты выйди во двор да послушай, что люди говорят!

Радж ложится на пол и прижимает уши, виновато поглядывая то на меня, то на Гену.

— Меня не интересуют пошлые сплетни! — будто сквозь слёзы отвечает Наталья.

— А меня вот интересуют! Не для того я тебя воспитывал, чтобы ты меня перед всем миром позорила! Нахера ты его пёрла сюда⁈ Друг, мать твою за ногу! Поглядите на неё! Если привезла мужика, значит всё серьёзно, я ведь слова тебе не сказал, ну, мало ли, всяко бывает. Ну, молодая ещё, так ничего, главное, чтоб любовь была. А это что⁈

— Я тебе говорила, что это просто товарищ!

Кажется, она действительно там вся в слезах…

— Товарищ! Нах*я мне такие товарищи? Приехал в дом, с родителем познакомился? Женись! Точка. Щас будут на каждом углу полоскать! Шалава малолетняя, скажут! Бл*дину, скажут, участковый воспитал!

— Дядь Ген, да ты погоди, не пыли, — тихонько говорю я. — Что случилось-то?

— Случилось! Дура эта малолетняя выперла хахаля своего! И вещички с лестницы спустила! Катись, говорит, колбаской по Малой Спасской! А на кой ляд волокла его сюда? И так столько разговоров было, а теперь что?

— Папа! Ты с кем там разговариваешь? — доносится испуганный голос из-за двери.

— С кем! — передразнивает Рыбкин. — Единственный парень нормальный. Говорил тебе за него выходи, а ты чё отчебучила! С Егором, вот с кем!

— Па-а-а-па!!!