Миа подняла стул и присела на край, глядя на треснувший от падения на пол старенький комод. И мысли одна хуже другой пронеслись в голове вереницей.

Она разорена. Лавка приносила совсем небольшой доход от продажи специй, и у неё были постоянные покупатели, но теперь… Весь её товар лежит на полу вперемешку с черепками, а денег на закупку нового у неё нет, всё ушло на проклятую ренту! Есть, конечно, клиенты, которые регулярно приходят к ней погадать на картах или узнать будущее по чашке кофе, но оставаться в лавке небезопасно — вдруг люди Хромого навестят её ещё раз?! Да и после того, как сюда явился сначала Барбиано с угрозами, потом сикарио одного герцога, а теперь другого — кто захочет к ней приходить? Дурная слава никому ещё не приносила денег.

Карты не соврали. Всё и правда плохо.

Вчера утром на пороге появился Лоренцо делла Скала, и вот, извольте, сегодня к вечеру она уже разорена! Вот что значит перейти дорогу патрициям!

— Да чтоб вам всем пропасть! — воскликнула она в сердцах и принялась торопливо собираться.

Нельзя здесь задерживаться. Она быстро сняла платье монны Джованны, надела свою привычную одежду, бросила в сумку самое необходимое и задула свечи. Забрав из тайника всё ценное, как смогла, заперла сломанные двери, закрыла ставни и направилась к мосту в поисках лодки.

Плевать на лавку — жизнь дороже. А в Марджалетте она не пропадёт. В конце концов, никакая она не синьора и даже не подобие…

Чем дальше лодка плыла по каналам прочь от сестьеры Карриджи, тем темнее становилось. Сестьера Пескерия, где жила Миа, экономила на свечах и масле, поэтому фонари висели только у лавок и аптек, а также на мостах да у будок констеблей. Но по мере приближения к Марджалетте, свет исчез совсем. Остались только луна и звуки…

Мерный скрип уключины, посвисты соловьёв в зарослях ивняка на баренах — илистых отмелях, что разбросаны повсюду в лагуне, плеск играющих в воде рыб и лягушачьи трели, да ещё дыхание лодочника в такт взмахам вёсел…

Мардажлетта покоится в непроглядной тьме, но лишь с виду кажется сонной и безмолвной. Ты не видишь её, но она смотрит на тебя. Наблюдает за тобой десятками глаз. Из ивняка, из зарослей осоки, из одиноких лодок, пришвартованных у берегов. Марджалетта — это остров, состоящий из сотен маленьких островков, соединённых зарослями солёного тальника. Самый непригодный для жизни из семи островов Аква Альбиции. В легенде говорится, что когда Светлейшая раздавала дары, цверры опоздали, вот им и досталось то, что никто не хотел брать. Изрезанная протоками болотистая местность, заросшая ивняком и осокой, похожая на огромный бобровый дом. Зато сюда не заглядывают лодки констеблей, и жандармы меньше чем сотней сюда тоже не суются. Потому что кого-то найти в Марджалетте — дело гиблое. А вот потеряться очень легко.

Прокричала чайка, в ответ крякнула утка…

И Миа поняла, что это Смотрящие докладывают по цепочке, что кто-то движется по каналу. Когда она выбралась на берег, её уже ждали.

Лодка мамы Ленары не самая большая и не самая новая. Зато шатёр у неё самый богатый. Сложный узор выткан на красно-коричнево-оранжевой ткани. Хотя тут есть и жёлтый, и зелёный — цверры любят яркие краски. Ромбы переплетаются с ромбами, линии создают замысловатый рисунок — и это всё не просто узор. Этот узор всё равно что надпись. Он издалека говорит о том, что этому шатру нужно оказать самое большое почтение.

Мама Ленара даже не удивилась появлению Дамианы. Ждала. Посмотрела с прищуром и кивнула — входи.

На ней чёрная рубаха, обшитая бахромой и серебряными монетами. Поверх неё висит множество серебряных украшений и бус из бирюзы и яшмы, закрывая всю грудь почти до пояса. Кольца на пальцах рук и ног, браслеты на запястьях, а на голове огромный красный тюрбан, из-под которого по бокам спускаются волосы, заплетённые в две косички у висков, тоже обильно украшенные серебряными монетами.

Мама Ленара стара, и при взгляде на её морщинистое лицо думается, что она помнит, наверное, те времена, когда в Альбиции забили в ил первую сваю.

— Я знала, что ты придёшь…

Миа опустилась рядом, на настил, покрытый красным ковром и, наконец, выдохнула. Здесь она в безопасности. Сбоку от мамы Ленары лежали две свежеощипанные утки и куль гороха: на закате все собираются в гетто и сдают дневной улов.

— Ну, рассказывай, — мама Ленара подбросила тушку утки на ладони, разглядывая её со всех сторон.

Она молча выслушала историю о том, как люди герцога Ногарола разгромили лавку Дамианы, и лишь покачала головой. О Скалигерах Миа рассказывать не стала. Лишнее это, да и то, что она взялась работать на патрициев, может быть истолковано превратно. А Марджалетта сейчас для неё единственное укрытие, не хотелось бы его потерять.

— Ты заняла денег у Гвидо… Зря ты это сделала, — наконец ответила мама Ленара. — Гвидо как пиявка: если в кого вцепится, пока не высосет всё до капли, не успокоится. Хотя и герцог тоже пиявка… та ещё пиявка, да… А ты, милая, будешь теперь кормить двух пиявок. Поняла? А я говорила твоей матери, говорила ведь, что лавка эта — плохая затея. Плохая! Для цверры безопаснее на воде, — она говорила протяжно, повторяя некоторые слова по два раза. — Сегодня здесь, завтра там. Захотят найти, а тебя уже и след простыл. Да. А вода всё смоет и никакого следа не оставит. В Марджалетте найти кого-то — что камень, брошенный в море. Что камень, поняла? Но я тебе так скажу… Оставайся. Живи, сколько хочешь. Правила ты знаешь: по дукату за день отдаёшь мне и приносишь еду в общий котёл. Работать будешь, где Джакомо скажет. И про его ребятню не забывай, подбрасывай им тех толстосумов, у кого кошелёк трещит от серебра. Нынче у патрициев наступает Жирная неделя, сплошь праздники, и нам от их жирку должно перепасть немало, — мама Ленара прищурила подведённые углем чёрные глаза. — Да хранит тебя Светлейшая, иди. Иди, милая. Я скажу, чтобы о тебе позаботились.

Джакомо отвёл её к одному из шатров, где для неё нашлись еда и постель. Засунув сумку под голову, Миа укрылась толстой вязаной шалью и так и лежала некоторое время, глядя на небо сквозь щель в пологе. Ей ещё предстоит тут обустроиться.

Мать хотела для неё лучшей жизни, но похоже для цверры это вряд ли возможно. А мама Ленара права. Её место здесь, потому что так или эдак лавку у неё всё равно отнимут, а Гвидо, пожалуй, стоит вернуть деньги, чтобы он не высосал её досуха, как пиявка. Завтра утром она наведается на кладбище — там в одном из склепов у её матери был тайник, чтобы прятать самое ценное. Когда живёшь на воде, всё может намокнуть или сгнить, а где самое сухое место в Альбиции? Конечно, на холме, где кладбище. Помнится, она водила туда Дамиану ночью, и ей поначалу было страшно, но мать на её страхи только посмеялась и сказала, что бояться в этой жизни нужно не мёртвых, а живых.

Потом она пойдёт в палаццо Ногарола и скажет, что согласна продать лавку. Купит лодку, остальные деньги спрячет и вернётся жить в гетто. А там видно будет.

Она вздохнула, повернулась на бок и уснула, отбросив безжалостно все сожаления. Она больше не лавочница. Она снова цверра. А цверра должна жить одним днём, как бабочка.