день напролёт. Вы затаскиваете это слово.

Во мне вспыхнул гнев. Я пыталась потушить его, но он нарастал до тех пор, пока не загудел в каждом пальце рук и ног.

– Если это так легко, то почему же ты ни разу не сказала, что любишь меня?

– Я твоя мать. Ты знаешь, каковы мои чувства. Все матери любят своих дочерей.

– Я никогда не слышала от тебя этих слов.

– Конечно, я люблю тебя, Айми.

Я закрыла глаза. Иногда, когда слишком долго ждёшь чего-то, реальность не соответствует ожиданиям.

– Тогда позволь мне решать за себя. Я выхожу за Дэвида.

Она отшатнулась, как будто я дала ей пощёчину.

– Я тебя не понимаю.

– Ты не должна понимать меня, мама. Только любить.

– Я твоя мать. И как я могла настолько не понять тебя… – Это не было вопросом.

Родители не присутствовали на свадьбе. Мама поменяла билеты, и они улетели домой в тот день, когда я выходила замуж. Весь следующий месяц я так злилась на мать, что мы не поехали в Вечную Весну.

Пятнадцать

Однажды после завтрака я попыталась поговорить с отцом. Я повернулась к нему, как будто по-прежнему могла видеть. Я не знала, сколько времени должно пройти для того, чтобы я приняла свою слепоту. Принимать что-либо мне всегда удавалось с трудом.

– Папа, пожалуйста, поговори со мной.

Деревянные ножки стула проскребли по плиточному полу. Отцовские шаги удалялись. Даже если бы я не слышала этого, я поняла бы, что он ушёл, по исчезающему запаху – безошибочно узнаваемой смеси угля и скипидара. Всё моё детство он всегда рисовал и творил.

Я ухватилась за край обеденного стола и заставила себя встать. Пробежала пальцами по стене, чтобы сориентироваться в коридоре, и пошла на запах творчества – чёрный перец карандашного грифеля, подрумяненное льняное масло, умами [2] сырой глины.

Обнаружив источник, я постаралась пройти в открытую дверь. И вместо этого наткнулась на монолитный кусок дерева. Нащупав дверную ручку, я вошла в комнату.

Теперь я представляла себе отца королём страны, населённой художественными принадлежностями – такими, каких у меня никогда не было в детстве.

Я слышала, как на другом конце комнаты он вздохнул.

Я шагнула вперёд, вытянув руки, и двинулась на звук.

– Нет!

Поздно. Моя босая нога наткнулась на что-то твёрдое и хрусткое и раздавила это. Потеряв ориентацию, я покачнулась и сделала шаг.

Боль и влага. К ароматам масла и пинена присоединился запах меди.

Я хотела сказать, что кровь расцвела на мне бутоном, что она льётся из пореза и багрянец контрастно смотрится на моей бледной коже. Но я не могла произнести всего этого. «Расцвести», «контраст», «багрянец» – всё это ты видишь глазами. Мой язык – это язык человека искусства.

– Прости. Кажется, я разбила у тебя тут что-то.

Дуй бу ки. Я говорила это Айнаре и вот говорю снова.

Я пошарила вокруг на уровне груди. Найду ли я что-нибудь, за что можно держаться, или снова что-нибудь разобью?

Рука отца перехватила мою. С его помощью я сделала три шага.

– Сядь.

Я послушалась. Он вышел из комнаты.

Мне было очень стыдно. Сперва я вслепую преследовала его, а потом разбила что-то, ему принадлежавшее! Я надеялась, что пол из тёмного дерева и я не испортила его кровью. Я подняла ногу, оценивая ущерб. Зазубренный обломок, застрявший внутри, тут же вонзился мне в палец.

Я услышала, как отец возвращается. Прикусила нижнюю губу:

– Я такая бесполезная.

Он шлепком отбросил мою руку.

– Ты не бесполезная.

Тёплая влажная мягкость коснулась ноги – видимо, папа очищал порез полотенцем. Он ощупал мои пальцы:

– Рана неглубокая. Швы не понадобятся.

– Спасибо.

Я почувствовала его напряжение и напряглась сама. Китайцы не благодарят членов семьи. То, что для тебя делают родные, они делают безо всяких благодарностей. Спасибо говорят только чужим. Я подыскивала слова:

– То есть… Что я разбила?

– Это не важно.

Я потянулась к отцу, но рука нащупала лишь воздух.

– Конечно же, важно. Скажи мне, что я разбила.

Его тон был ровным:

– Стеклянный лист.

Отец отодвинулся, и я услышала звон стекла по стеклу. Каждый кусочек был своей формы и размера и издавал собственный уникальный звук, когда папа сгребал их все в кучу. Кусочки, испачканные кровью, звучали глуше.

– Что стеклянный лист делал посередине твоей комнаты?

– Я на нём рисовал. – Он снова вышел из комнаты.

Тяжёлое подозрение заворочалось на дне моего живота. Метла шаркала по звенящему осколками полу. Металлический совок усиливал их звяканье.

– Тебе стоило бы послушать сестру и носить в доме шлёпанцы. – Папа сменил тему, но я была счастлива, что он вообще разговаривает со мной.

– В помещении шлёпанцы как будто сковывают мне ноги.

– Лучше скованные ноги, чем кровоточащие.

Он вновь вышел.

Я исследовала столик рядом со мной, на котором стояло множество скульптур из глины, идеально помещавшихся в мою ладонь. Большинство из них уже высохло, но одна оказалась податливой, когда я коснулась её пальцами. Формой и размером она напоминала яйцо, но по бокам были прорезаны бороздки.

Вспышка узнавания. Когда папа помогал мне и Айнаре в детстве делать календари на месяц, я видела в его старом скетчбуке кое-какие нереализованные архитектурные наброски. Бороздки, которые я ощутила на глиняной поверхности, были металлической решёткой здания. Небоскрёба в форме яйца.

Я ощупала другие скульптуры. Одна представляла собой монолитный куб с торчащими из его середины шипами. Другая напоминала пагоду, но изгибы и пролёты были чрезмерно подчёркнуты.

Возвращения отца я не услышала. Когда он похлопал меня по спине, мои плечи вздрогнули.

– Это твои здания.

На этот раз мою ногу обтёрли тёплым влажным полотенцем, после чего обмотали повязкой. Папа поднял мою руку и развернул так, чтобы посмотреть на палец, который я уколола.

– Это просто модели.

Когда он попытался отстраниться, я подалась к нему.

– Я знаю. Но ты сделал их. – Свободной рукой я погладила модель-яйцо. – Прежде они были рисунками, а теперь существуют в трёх измерениях.

Он отнял у меня руку.

Я попыталась не расстраиваться из-за его холодности. В детстве папа поддерживал все мои начинания. Он гордился мной, когда я уехала. И я не знала, как понимать его сейчас.

* * *

Я позвонила по второму и последнему номеру в Китае, который помнила наизусть, – тёте Эюн. Она вернулась в Вечную Весну пять лет назад, когда нефтяной бум достиг наивысшей точки. Её знания в области лазеров теперь применялись для того, чтобы направлять бурильное оборудование.

Она пообещала сейчас же приехать. Прошла минута –