Я по-прежнему могла воспринимать звуки, и запахи, и текстуры, и вкусы, но мои отношения с этими чувствами были непрочными. Я сделала карьеру на том, что видела больше других людей. Невозможность видеть пожирала меня изнутри, и я казалась ей безвкусной.

В дверь позвонили, и Дэвид открыл. Я поднялась с дивана, и тётя тут же стиснула меня в объятиях, сдавив лёгкие и едва не сбив с ног.

– Айми! Прошло столько времени. Ты поправилась!

Если китаец говорит: «Ты потолстел», – он имеет в виду, что собеседник выглядит здоровым и не испытывающим недостатка в пище.

Я обняла её в ответ. Спустя несколько ударов сердца Эюн отпустила меня.

– Как я выгляжу? Сильно постарела или всё та же?

По телефону я говорила ей о своей слепоте и теперь несколько раз моргнула, чтобы подчеркнуть это обстоятельство. Закрыты либо открыты были мои глаза, мир для меня оставался тёмным.

– Уверена, ты выглядишь в точности так же, как раньше.

Она рассмеялась:

– Ну да! Лучше тебе оставаться слепой: так я навсегда останусь такой, как ты помнишь. – Затем она произнесла по-английски: – Привет, меня зовут Эюн. Я племянница Айми. – Она помолчала. – Нет, это Айми моя племянница. Её мама – моя сестра.

– Вы говорите по-английски, – заметил Дэвид.

– Читаю лучше.

Он засмеялся.

– Я вот не могу по-китайски ни говорить, ни читать, так что вы сильно меня обгоняете.

Я испытывала глубокое облегчение оттого, что Эюн могла общаться с Дэвидом, не нуждаясь в моём переводе. Мы переписывались по-английски, когда я училась в старшей школе, потому что она хотела помочь мне в учёбе. Я не знала, что её разговорный английский до сих пор так хорош.

– Как вы выучили язык? – спросил Дэвид.

– Я физик. Мне нужно было читать работы английских и русских учёных.

– Так вы знаете три языка?

– Четыре: маньчжурский, мандаринский, английский и русский.

– Вы гораздо толковее, чем я. Я говорю только на английском и чуть-чуть на латыни, которую учил в колледже.

– С кем же вы говорите на латыни?

Дэвид усмехнулся:

– Ни с кем. Это мёртвый язык.

Маньчжурский, как и латынь, умирал. Мама и ее друзья детства были последними, кто говорил на нём как на родном. Их земляки помоложе с ранних лет говорили на мандаринском, подцепив лишь несколько маньчжурских словечек.

– Эми заставляла меня учить китайский.

– Ай. Ми. Её зовут Айми.

– Айми. – Дэвид повторил, будто пробуя имя на вкус. – Я всегда звал её Эми.

Я наклонила голову на звук слов. Вспомнила, как звонила домой несколько дней назад и сказала отцу, что я Эми. Он повесил трубку потому, что это имя не было моим.

– В Америке Эми – распространённое имя. Айми звучит похоже, но Эми проще.

Эюн посмотрела на него недовольно:

– Может, и проще. Но неправильно. Что означает Эми?

Я улыбнулась:

– По-французски это «возлюбленная».

– Дэвид, а что означает ваше имя?

– На иврите – «возлюбленный».

Эюн расхохоталась – глубокий горловой смех, хрипловатый, полный чувственного юмора:

– Вы называете друг друга одним и тем же словом на разных языках? Возлюбленная и возлюбленный?

Мы с Дэвидом засмеялись тоже.

– Дэвид, вам стоит выучить китайский. По-китайски «прекрасная возможность» – это ай ми, а «возлюбленная» – ай рен.

Одежда Дэвида зашелестела, щёлкнула ручка.

– Пожалуйста, запишите два этих китайских слова на вот этом листочке.

– Здравствуй, зять! – прокричала Эюн по-китайски на другую сторону комнаты моему отцу.

– Здравствуй, – ответил отец, и его шаги удалились.

– Что с ним такое? – поинтересовалась тётя. – Он входит в комнату. И выходит из комнаты.

– Я буду говорить по-английски. Дэвид поймёт, а папа нет. Дело не в тебе, тётушка. Он зол на меня. Думаю, я случайно уничтожила фонарь, который он делал для конкурса на Лунный фестиваль. А я хочу, чтобы он победил.

– Ноль проблем. Пойду взгляну на его чертежи, и мы всё соберём заново.

Я открыла было рот, но муж остановил меня, положив руку на плечо:

– Она на цыпочках пошла в комнату твоего папы.

– А он где?

– Стоит у двери в кухню и смотрит, как она на цыпочках крадётся в его комнату, – усмехнулся Дэвид.

Я улыбнулась.

Вскоре Эюн возвратилась и шепнула:

– Он разбит, а не уничтожен. Я знаю, как починить.

– Что ты затеяла, Эюн? – спросил мой папа.

Тётушка крикнула в ответ:

– Мне нужен был карандаш, а у тебя они всегда есть!

Мы с Эюн и Дэвидом отправились на рынок. На улице все крошечные волоски у меня на руках вздыбились, отвечая на перемену температуры и влажности. Шёл дождь, который моя мама называла «мао мао юй»: капли такие мелкие и нежные, что, когда они опускались мне на руку, по запястью будто гуляла божья коровка.

– Нужно было взять зонт, – заметил Дэвид.

Я пожала плечами:

– Не от такого дождя. Мама сказала бы, что он недостаточно сильный, чтобы намочить твою кожу, но достаточно сильный, чтобы намочить зонт.

– И ещё сказала бы, что шаманка Нишань высмеяла своего помощника за то, что он раскрывал зонтик под таким дождём, потому что это бесполезная трата воздуха, – прибавила Эюн.

Я шла с закрытыми глазами, потому что держать их открытыми было ещё хуже. С открытыми глазами я слишком часто моргала, как будто каждый раз, когда закрываешь глаза, давал шанс прозреть. Зажмурившись, я могла верить, что ничего не вижу из-за собственных век, а не из-за своей беды.

Акупунктура бабушки помогла мне расслабиться, но не вернула зрения. Сестра сумела лишь поверхностно осмотреть меня. Видимо, все наши детские радости оказались лишь мечтами.

Дэвид согнул руку и положил на её изгиб мою.

– Я должен убедиться, что ты не врежешься, ни во что, кроме меня. В меня можешь врезаться, сколько душа пожелает.

Вот так я держалась за его руку множество раз, начиная от прохода от алтаря и заканчивая прогулками летним вечером в Централ-парке, где носились светлячки.

– Из нас получается отличная парочка! Я слепа, а ты нем – в отношении китайского языка.

– Дэвид нем по-китайски и по-маньчжурски, но ведь он говорит по-латыни! – хохотнула Эюн.

Нас атаковал рёв мотоциклов, и пение птиц, и голоса уличных торговцев, выкрикивающих названия блюд. Дэвид согласился:

– По-моему, мы отличная пара. Потому что на двоих у нас есть один полный набор чувств.

Я шагнула раз – недостаточно длинно. Затем второй – чересчур длинно. Несколько шагов спустя я приноровилась к ощущению его тела рядом с моим. Через каждые двенадцать шагов я на миг приоткрывала глаза в надежде увидеть дорогу под ногами и понять, отклонилась я влево или вправо.

– Ты отлично справляешься. Как будто уже несколько