из «Пиковой дамы» и расхохотался. — Вот еще — тайна! Просто не хотим болтовни. Быть может, полет и не состоится. Поэтому, давай слово: молчать. Не только в газете, но и вообще. Понятно? Ни-ко-му!　

— Ни-ко-му! — торжественно подтвердил я.　

Было около полуночи, когда мы подошли к высокому новому дому на Ленинградском шоссе. Квартира Чкалова выходила окнами на Центральный аэродром. «Специально поселился, чтобы контролировать летную жизнь Москвы», — пошутил Валерий Павлович. Всю дорогу он рассказывал мне о своем плане большого перелета через Центральную Арктику. Машина есть, своя, советская: туполевский «АНТ-25». С таким самолетом — хоть на край света, был бы лишь тот край! Михаил Михайлович Громов еще три года назад прошел на этой «летающей цистерне» по замкнутому кругу двенадцать с половиной тысяч километров, не пополняясь горючим. Семьдесят пять часов продержался в воздухе без посадки!..　

Мне вспомнилось, что в тот самый год, когда семилетний Валя Чкалов со своими сверстниками резвился на берегу Волги, авиатор Шарский совершил первый в России беспосадочный перелет из-под Петербурга в Гатчину, на двадцать пять километров… «Следует признать неосторожным этот полет вследствие значительности расстояния и неисследованности пути», — указывал журнал «Воздухоплаватель». Прошло всего четверть века, а дальность в авиации измеряется уже многими тысячами километров.　

Мы поднялись на четвертый этаж. Чкалов коротко позвонил. «Тише, ребятки спят!» — оборвал он громкий голос Байдукова. Дверь открыла миловидная молодая женщина.　

— Проходите, полуночники, — улыбнулась она, приглашая нас в небольшую уютную столовую.　

Валерий Павлович развернул свертки. Это, действительно, были карты. Карты Арктики. От Москвы, обозначенной силуэтом островерхой кремлевской башни, вверх уходила тонкая черная линия. Чкалов разостлал карту на столе…　

В этот вечер я узнал, что летчики уже отправили просьбу о разрешении им полета через Северный полюс. Адресовали они свое письмо Серго Орджоникидзе — народному комиссару тяжелой промышленности.　

Через несколько дней товарищей вызвали в Кремль. Их встретил Орджоникидзе. «Не сидится вам, все летать хотите?» — сказал он.　

Вошел Сталин. Он поздоровался с пилотами, крепко пожал им руки и, улыбаясь, спросил:　

— В чем дело? Чего вы хотите, товарищ Чкалов?　

— Просим вашего разрешения, Иосиф Виссарионович, совершить полет к Северному полюсу.　

— Зачем лететь обязательно на Северный полюс? — несколько подумав, сказал Сталин. — Летчикам все кажется не страшным. Рисковать привыкли. Зачем рисковать без надобности?　

— Да ведь машина хорошая, мотор хороший и риска мало.　

Сталин серьезно объяснил, что условия полета у Северного полюса мало изучены. Надо хорошо и подробно все продумать и подготовить, чтобы действовать уже наверняка.　

— Наш Союз необъятен, летайте через нашу территорию, — сказал Сталин и, внимательно взглянув на летчиков, неожиданно добавил: — Вот вам маршрут для полета: Москва — Петропавловск-на-Камчатке.　

Сталинский маршрут! Необозримые арктические пространства, неизведанные области Крайнего Севера… До рассвета просидели три летчика в скромной комнате Байдукова, поглощенные идеей предстоящего дальнего перелета. И еще много ночей провели они, склонившись над картами, над книгами о полярных морях, безлюдной тундре, о суровых горных хребтах далекой северной страны.　

— Каждый из нас порознь, конечно, тоже чего-нибудь да стоит, но вместе мы можем сделать не втрое, а вдесятеро больше, чем один, — говорил Валерий Павлович.　

Это было прекрасное содружество. Чкалов — душа всех троих, огонь, порыв, отвага. Беляков — аккуратность, дисциплина, точный расчет. Байдуков — быстрая ориентировка, находчивость, природный ум. И у всех — пламенное стремление прославить Родину.　

На вечере летчиков в Центральном Доме Красной Армии Сталин, заметив Чкалова, подозвал его к себе:　

— А я думал, что вы уже на Камчатке…　

— Машина подана на горку аэродрома, — ответил Чкалов. — Мы приступаем к тренировке.　

Сталин привлек его к себе и обнял.

Летчики поселились на подмосковном Щелковском аэродроме.　

Тренировались каждый день. Испытывали «летающую цистерну» с повышенной нагрузкой, в тяжелых атмосферных условиях, проверяли приборы и механизмы.　

— Верю в эту машину, — говорил Чкалов. — Самое главное — хорошо взлететь: с полной нагрузкой самолет будет весить больше одиннадцати тонн. А за мотор я спокоен: вытянет!　

Жили отшельниками, никого не принимали, от корреспондентов прятались. «Вот закончим тренировку — пожалуйте!» Приглашали полярных мореплавателей, жадно расспрашивали: «Каков с вида остров Виктории? Льды в море Лаптевых? Возвышенности на Земле Франца-Иосифа?..» Перечитывали арктическую литературу. По утрам и поздним вечером упражнялись в радиосвязи. Ночами выскакивали на улицу с секстаном, по положению звезд исчисляли координаты.　

Их снова вызвали в Кремль. Летчики вошли в кабинет Сталина. Там были Молотов и Орджоникидзе.　

Чкалов развернул карту полета. Ломаная линия поднималась от Москвы к архипелагу Франца-Иосифа, поворачивала к Северной Земле, на бухту Тикси и Камчатку и обрывалась у Тихого океана.　

— Почему вы выбрали такой северный вариант? — спросил Сталин.　

— Он наиболее интересный, — ответил Чкалов. — Можно бы лететь и напрямую, пересекая всю страну, либо вдоль Сибирской железнодорожной магистрали, но наша машина подготовлена для полетов на Севере. Притом в Арктике есть десятки полярных станций, отличная радиосвязь, радиомаяки. Конечно, придется преодолеть значительные безлюдные пространства, но тем интереснее будет перелет.　

Прощаясь с экипажем, Сталин ласково спросил, указывая на грудь:　

— Ну, говорите по совести, как у вас там, все в порядке, нет ли там у вас червячка сомнения?　

— Нет, Иосиф Виссарионович, мы спокойны, к старту мы готовы.　

— Хорошо, пусть будет по-вашему.　

Старт ожидался в ближайшие дни. Я выехал сибирским экспрессом на восток, чтобы встретить чкаловский экипаж на финише. Нелегко мне было определить конечный пункт своей поездки: летчики в один голос утверждали, что минуют Петропавловск-на-Камчатке, пересекут Охотское море и полетят дальше, пока не иссякнет горючее… На сколько же хватит бензина, заполнившего баки краснокрылой «летающей цистерны»?　

Я обратился поочередно ко всем троим:　

— Куда мне ехать?

— В Иркутск, — решительно сказал Чкалов. — Горючего у нас достаточно до Иркутска. Езжай туда!　

— Хабаровск, — посоветовал осмотрительный Беляков. — Достигнув Амура, мы уже побьем мировой рекорд дальности полета по ломаной линии.　

Байдуков, сам того не ведая, избрал «золотую середину»:　

— Предугадать место посадки трудно, так как дистанция — огромного размера. По-моему, ехать следует в Читу или несколько восточнее.　

Я последовал совету Георгия Филипповича. В третий раз за четыре года я ехал на Дальний Восток. Мимо пробегали станции, где позапрошлым летом толпы людей восторженно встречали семерых летчиков — первых Героев Советского Союза — и спасенных ими челюскинцев.　

На шестые сутки поезд прибыл в Читу, центр Забайкалья. Я остановился в гостинице, побывал на телеграфе, радиостанции, загородном аэродроме и терпеливо ждал вестей из Москвы.　

Двадцатого июля мне подали «молнию»: «Стартовали пять сорок пять московского». Трансарктический перелет, вошедший в историю авиации под именем «Сталинского маршрута», начался.　

Вспомнив замечание Байдукова о «дистанции огромного размера», я позаботился, чтобы через двое