Я осторожно подняла сына с пола и понесла его в Краснуюкомнату.

— Мама, что такое чпок-модель? — сквозь сон поинтересовалсяребенок.

Я не стала делиться своими соображениями на сей счет, а с нежностьюпрошептала:

— Спи-ии, родной, спи-ии.

Уложив его в кроватку, я вернулась на кухню.

— Ребенок уснул голодный, — с укором сказала я.

— Почему? Я его покормила.

— Все равно меня мучает совесть. Как-то не так проходит мояжизнь. Я плохая мать.

Жанна принялась меня успокаивать, приводя очень лестныедоводы. «Ах, — подумала я, — ведь я достойна лучшего, так почему же в последниедни сваливаются на меня такие беды?» И в это время раздался звонок.

— Это Евгений! — крикнула я и пошла открывать дверь.

Я не ошиблась. На пороге стоял Астров. Он опирался на Пупса.Бедный Пупс!

Было очевидно: Роза не стала дожидаться полного вытрезвленияи отправила Астрова в том виде, в каком он очнулся.

— Это я! — торжественно сообщил он и громко икнул.

— Я пойду? — уже с порога запросился домой Пупс. — Таммашина осталась открытая.

— Хоть в прихожую его заведи, нам же с Жанной этого неосилить.

Пупс, изнемогая под тяжестью Евгения, сделал один толькошаг, и вся эта конструкция завалилась в мою прихожую. Старая Дева мгновеннораспахнула свою дверь. Вот же… Никогда не покидает своего поста.

Пупс, войдя в мое положение, выбрался из-под Астрова и помогмне закрыть дверь. После этого он тут же взмолился:

— Я пойду? Там машина…

— Иди, иди, — согласилась я, — на сегодня с тебя хватит. Ктому же мне не терпится побыть наедине с любимым.

И он ушел.

— Жанна! — крикнула я, воинственно водружая кулаки на бедра.— Ты домыла посуду?

Она выглянула из кухни и робко ответила:

— Да, и прибрала в гостиной.

— Так иди, милая, домой. Остальное — завтра.

Она сняла передник и ушла прямо в халате. Я почувствоваланекоторое облегчение и значительный прилив сил.

— Ну? — спросила я, грозно нависая над лежащим Евгением.

Он икнул и подарил мне просветленную улыбку.

— Ну? — гневно повторила я свой вопрос. И только тогдаконтакт состоялся.

— Можешь взглядом светлый праздник вызвать в чьей-нибудьдуше? — с пафосом воскликнул он и выкинул вперед правую руку, ну совсем какЛенин на броневике.

Я опешила и застыла с вопросом на губах.

— Пер Гюнт, — с улыбкой пояснил Евгений, икнул и добавил:

— Стыдно не знать.

От такой наглости я не нашлась, что сказать. Этот негодяйпроник в мою душу, очаровывал Саньку и теперь, когда ребенок уже называет егоотцом, напивается до потери чувств и насилует мою Жанну. Боже! Как тут быть?!!Жанна — ладно, но уже моя жизнь идет под откос!

Я пришла в такое гадкое настроение, что разум мой помутился.И ничего не придумала лучше, как спросить:

— Ты зачем изнасиловал Жанну? Астров (надо отдать емудолжное, он мгновенно протрезвел) посмотрел на меня, как на восьмое чудо света,покрутил пальцем у своего виска и с чувством превосходства изрек:

— Нажралась — веди себя прилично. Но вести себя прилично яуже не могла. Теперь, когда моя личная жизнь в который уже раз терпела фиаско,я готова была на самые крайние меры. Я впала…

Впрочем, не знаю, куда я впала, но схватила его за грудки и,забыв о спящем Саньке, завопила изо всех сил:

— Ты зачем изнасиловал Жанну, подлец?!! Он к тому времениокончательно протрезвел и испугался.

— О чем ты говоришь? — залепетал он. — Если ты имеешь в видуто, что было сегодня в. спальне, знай: я не виноват. Я же не знал, что это неты. Да, я хотел, потому что думал, что это ты, а как узнал, что ты это не ты,так сразу упал и заснул. И больше ничего. Жанна может подтвердить.

Я с глубокой печалью смотрела на него, качая головой иготовя проникновенную речь. Он выслушал ее, не вставая с пола, и страшноразволновался.

— Соня! — закричал он, едва я закончила. — Ты сошла с ума!Как ты могла такое подумать?

— А что я могла подумать, когда ты пришел весь в траве, вкрови и с разодранным лицом?

Евгений вскочил на ноги и возбужденно забегал по прихожей.

— Нет! Это черт знает что такое! — приговаривал он. — Янасильник?!!

Никогда!!!

— А почему ты так уверен? — спросила я. — Ты же ничего непомнишь.

Его растерянный взгляд говорил о том, что я поселила-таки внем неуверенность, но, как любой мужчина, он решил стоять на своем до . конца.

— Да, не помню, — признался он, — но точно знаю, что такогобыть не могло. Изнасиловать! Ха! Да еще кого? Жанну! И где? В кустах! Будто уменя не было для этого более подходящего места!

— Но почему у тебя была расстегнута ширинка? — выдвинула явесомый аргумент. Евгений впал в задумчивость.

— Ширинка? — спросил он как о чем-то потустороннем.

— Да, — ехидно подтвердила я. Он вдруг радостно хлопнул себяпо голове, вдохновленный собственной находчивостью.

— Ха! Конечно, была расстегнута! Если бы ты знала, сколько явыпил, не задавала бы мне таких глупых вопросов.

Я сделала вид, что согласна.

— Ладно, но это еще не все, — сказала я, готовя ему западнюи всей душой желая, чтобы он в нее не попал. — Почему на твоей рубашке следытравы?

— Я валялся, — порадовал меня Евгений. — Видимо, и на траветоже. Я же говорил: я пил яд, настоящий яд, потому и не все помню.

— И кто расцарапал тебе лицо, видимо, ты тоже не помнишь.

— Абсолютно не помню. Вероятно, я валялся в кустах ирасцарапал щеку об ветку. И тут я нанесла основной свой удар.

— Ты не помнишь, — сказала я, — а вот Старая Деваотсутствием памяти не страдает и может тебе сообщить, в каких кустах тывалялся. Ты валялся как раз в тех кустах, в которых была изнасилована Жанна, икак раз в то самое время!

Старая Дева прогуливала свою Жульку, и она чуть на тебя ненаписала. Я имею в виду Жульку, конечно.

Евгений сник. Нельзя сказать, что я торжествовала. В душе уменя был траур. Я хоронила свою любовь. Он неуверенно прошел в гостиную иплюхнулся на диван, как бы давая мне понять, что так просто он отсюда не уйдет.Я остановилась на пороге и, опираясь о дверной косяк, уставилась на него.